Между панк-роком и смертью - [29]

Трэвис напоминает мне Коби Брайанта из «Лейкерс». Многие люди не понимают Коби и говорят, что он высокомерен: «Я бы не хотел играть с этим парнем, он не пасует». Бывали случаи, когда я просил Трэвиса притормозить, потому что, чтобы сыграть песню, под которую можно танцевать, нужно немного расслабиться. А он только ускорялся: речь не шла о том, что лучше для группы, скорее это было похоже на «Я здесь король». Тогда мне было досадно, но, оглядываясь назад, я понимаю, что в этом не было ничего плохого.

На фестивале «СноуКор» мы играли со всеми крутыми ребятами в татуировках – Primus, Blink-182, Long Beach Dub AllStars и Alkaholiks – и мы им говорили: «Эй, почистите зубы», – думая, что все понимают шутку. Марк с Томом вели себя как заносчивые качки. Казалось, они играют панк, потому что это модный способ заработка. Без Трэвиса они в лучшем случае были бы посредственной позерской поп-панк-группой. Парочка выпендрежников, которая вылезла на сцену забавы ради.

Когда Трэвис первый раз выступил на сцене с блинками, они зазвучали просто потрясающе, и ребята в нашей группе говорили мне: «Чувак, всё кончено». Я отвечал: «Да о чем вы? Это же тот парень с отверткой». Когда Трэвис сказал, что уходит в Blink-182, я рассмеялся. «Ты шутишь? Эти парни просто позеры, а ты настоящий». Я пытался его отговорить, но знал, что не смогу его удержать.

Я попросил Трэвиса выступить с нами в последний раз в Солт-Лейк-Сити – мы были хедлайнерами и значились в афише над Vandals, которых мы боготворили. Он сказал: «Это в тот же вечер, когда мне нужно выступать с Blink-182. Мы играем на частной вечеринке для одной девчонки, и нам заплатят сорок тысяч долларов». Я не разозлился, но мне было больно. Я чувствовал себя преданным. Боль была сильной. После этого я много лет мечтал встретиться с Трэвисом и помириться с ним.

Мне пришлось уйти из Aquabats. Мы играли на выпускном вечере в Диснейленде – парк открывали на всю ночь для выпускников школ и старшеклассников. Мы сыграли два или три концерта с полуночи до пяти утра. Это был крутой концерт: за год до этого там выступали No Doubt. В тот вечер в Диснейленде я сказал ребятам в Aquabats, что ухожу в Blink-182, и это решение далось мне нелегко. Ребята расстроились, и я сам чуть не плакал. Некоторые хотели меня отговорить.

Я пытался всё объяснить: «Я просто хочу играть на барабанах, постоянно гастролировать и зарабатывать себе на жизнь».

У меня был очень веселый год с Aquabats. В такой группе вы становитесь одной семьей, но я чувствовал, что Blink-182 – следующая глава моей жизни. Играть в панк-рок-группе из трех человек – без всяких костюмов – было мне гораздо больше по душе.

Как только я ушел из Aquabats, один из представителей группы поднял шумиху о том, что у нас якобы был контракт, дающий им право получать процент от моего заработка в течение следующих десяти лет, в каком бы проекте я ни играл. Я удивился и разозлился. Я позвонил этому парню и сказал: «Это моя мечта. У меня наконец-то появилась возможность зарабатывать на жизнь, делая то, что я люблю, а ты мне вешаешь лапшу на уши про какой-то дурацкий контракт, который я не подписывал? Если ты это сделаешь, меня даже не будет в этой группе, потому что я не дам тебе денег».

Не верь словам, верь действиям.

Билл Фолд не имел к этому никакого отношения, но пришло время мне съехать из его дома – он был мне замечательным другом и наставником, но я снова не мог остаться жить у менеджера группы, из которой я только что ушел. Это было бы неуважительно. Я собрал свои барабаны и отправился в Сан-Диего.

6. Барабаны, барабаны, барабаны

Если бы не барабаны, я бы не стал тем, кем стал. Всякий раз, когда что-то в моей жизни шло не так, я знал, что всё равно могу играть – ударная установка мне была дороже девушек. Игра на барабанах помогала мне сосредоточиться, проникнуться духом соперничества и держаться подальше от неприятностей. Кроме моей семьи, ничто в мире не делало меня таким счастливым, как барабаны. Я ощущал, что барабанные палочки – продолжение моих рук, которое я могу отложить, когда захочу.

Я не забываю, как сильно обожал Зверя, когда был маленьким. Он никогда не играл ничего сложного – он же тряпичная кукла! – зато на него всегда было интересно смотреть. Нет ничего хуже барабанщика, который выглядит так, как будто ненавидит свою работу. Когда я рос, мне никогда не нравилось смотреть на таких людей, даже если у них было великолепное техническое исполнение. Поэтому, начав играть в группах, я не хотел превратиться в одного из таких парней, как и не хотел быть тем, кто устраивает захватывающее шоу, а играть по-настоящему не умеет.

Одним из первых моих выступлений в качестве барабанщика был конкурс талантов в начальной школе, где я исполнял песню Нила Даймонда «Song Sung Blue». Я левша, а школьная ударная установка была для правшей. Мне сказали, что, если я хочу играть на барабанах, мне придется с этим смириться. Так я и сделал, и по-прежнему играю на установке для правшей: запрет только сыграл мне на руку, потому что теперь я практически амбидекстр.

Моим первым учителем по игре на ударных стал Эд Уилл, затем были Алан Картер и Бобби Домингес. Я многим им обязан. Они были прожженными джазистами, и им было неинтересно учить меня играть рок – мне пришлось самому это освоить в свободное время. Они начинали учить с азов вроде длительности нот, т. е. сколько времени нота звучит (однако при игре на барабанах ноты не бывают длительными, просто между ними больше пауза). Меня научили читать ноты, играть независимо и разбираться в джазовых и латиноамериканских аранжировках. Босса-нова была одним из первых стилей, который я научился играть на ударных. Вскоре я уже надирал всем задницы: меня отправляли на конкурсы по игре с листа, где нужно воспроизвести мелодию на одном-единственном барабане, и я выигрывал призы.