Между небом и тобой - [12]

— Я не… Слушайте, я требую адвоката! Это не моя коробка, не мои вещи, понимаете? Все это передала мне в Нью-Йорке Карен Молтанеску, мы с ней учились вместе, потом сто лет не виделись, и она сказала, что это просто книга…

Траурные глаза подернулись слезами сочувствия. Маршал глотнул зеленого чаю и неожиданно шарахнул опустевшей пиалой по столешнице.

— Молчать! Надоело! Одно и то же каждый раз! Вы думаете, вы оригинальны, мисс Паркер? Давняя знакомая попросила передать — вы удивитесь, чего только не просят передать иные знакомые. От рюкзака с героином до партии базук. И никогда — никогда! — книги, пирожки для бабушки или руководство по вышиванию крестиком! Поэтому прекратите сейчас же и говорите правду.

Джессика почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. К черту маршала, в камере она, по крайней мере, выспится.

— Я говорю правду, а если она вас не устраивает, это ваши трудности. Я требую адвоката, я требую связаться с посольством моей страны, а вам я больше ничего говорить не собираюсь, потому что вы — хам!

Маршал несколько ошалело посмотрел на Джессику, а потом рявкнул куда-то поверх ее головы:

— В камеру ее!

Появились давешние конвойные, Джессику опять провели по коридору, втолкнули в очередную дверь, здесь ее встретила женщина-полицейский, которая быстро и равнодушно обыскала девушку, выдернула из шлевок юбки декоративный ремешок, после чего сняла с полки тощую стопку серого белья, пахнущего хлоркой, и сунула ее в руки Джессике. Ее снова провели по бесчисленным коридорам — и, отперев тяжелую дверь, втолкнули в камеру…

Только очень большой оптимист мог надеяться выспаться в этой камере. Большая, ярко освещенная комната была жарко натоплена — хотя, возможно, этот эффект просто создавали те сорок или пятьдесят обитательниц, которые оказались в этой камере к моменту появления Джессики Паркер.

Черные и белые, китаянки и мулатки, молодые и старые, красивые и уродливые, стройные и толстые, высокие и миниатюрные — здесь были женщины на любой вкус. От удивления Джессика даже испугаться забыла — она просто не ожидала такого вавилонского смешения рас в этой тюрьме.

Дамы появлению новенькой не то чтобы не обрадовались — восприняли его философски. Пожилая цыганка в цветастой шали и косынке на голове подвинулась, освобождая Джессике место на деревянных, грубо сколоченных нарах. Молоденькая китаянка с непроницаемым миловидным личиком протянула пластиковую бутылку с водой. Рыжеволосая и мускулистая девица атлетического сложения, в одних только трусиках и лифчике, спрыгнула с верхней полки и дружелюбно сообщила на плохом английском, протягивая Джессике руку:

— Я Ингрид. Быть здесь два неделя. Контрабандит ковер. Я есть из Гамбург. Штюдент.

— Я есть Джессика… в смысле, меня зовут Джессика. Я из Штатов. И я здесь по ошибке.

Дружный смех и одобрительные выкрики свидетельствовали о том, что сокамерницы оценили чувство юмора новой товарки и готовы принять ее в свою дружную семью. Ингрид похлопала Джессику по плечу и отправилась за перегородку, где располагался единственный на всю камеру унитаз. Джессика затравленно огляделась. Было совершенно непохоже, чтобы хоть кто-нибудь из этих женщин сильно страдал от ужасающих условий, в которых они принуждены находиться. Где-то в углу слышался смех, на небольшой плитке у зарешеченного окна варилось в кастрюльке что-то пряное, некоторые нары были занавешены тряпками — это означало, что обитательница спит.

Рядом с Джессикой бесшумно опустилась невысокая, стремительная в движениях, смуглая и черноволосая девушка. Ее алые губы были изломаны в чуть презрительной улыбке, а пахло от нее настоящими французскими духами.

— Я Пилар. Если у тебя есть деньги или сигареты — давай мне. У тебя наверняка отберут. За что тебя замели?

— Я же говорю, по ошибке…

— Вот что, куколка: я тебе не падре и тем более не мадре. Мне абсолютно пополам, виновата ты или нет. Я тебя спрашиваю про статью, которую тебе шьют.

— Я… мне… ну, в общем, у меня нашли клише для фальшивых денег.

— Ого! Детка, ты извини, но… это тянет на пожизненное. Марокканцы очень нетерпимы к фальшивомонетчикам.

— Но я не виновата!

— Судить тебя будут здесь, а судьи в Марокко не сильно напрягаются. Я вовсе не хочу тебя пугать, просто… — Пилар вдруг наклонилась к самому уху Джессики и жарко выдохнула: — Мне нужна напарница. Ни одна из этих куриц не подходит, они просто не пролезут.

— Куда?!

— Куда надо. Ты уже виделась со своим адвокатом?

— Нет. А его пришлют?

— Куда ж денутся. Пришлют, само собой. Если он тебя не освободит сразу под залог — даже и не парься. Словишь срок. В этом случае бежим через два дня.

— Бежим?! Но я не хочу бежать, я хочу, чтобы мне вернули деньги и документы, хочу, чтобы сняли все обвинения…

Пилар отодвинулась от Джессики, обожгла ее огненным взглядом.

— Не вздумай звонить обо мне. Через два дня, не забудь.

Ошеломленная Джессика улеглась на нары — и, к собственному изумлению, заснула почти мгновенно.

Проснулась она оттого, что ее сильно и довольно болезненно трясли за плечо. Оказалось — надзирательница.

— Вставай. Пришел твой адвокат.

Джессика на ходу торопливо разглаживала измятый костюм, тщетно пыталась вернуть прическе надлежащий вид. Сейчас этот кошмар закончится, ее выпустят, она поедет в отель, примет горячий душ, потом две таблетки аспирина, потом спать, спать, спать — а еще потом она пошлет к черту Африку и улетит в тихую, маленькую Швейцарию, на берег стерильного Женевского озера, в одноэтажный дом, где ее всегда ждут, и любят…