Между небом и тобой - [19]

– Вот как?

Да уж, странноватая идея – доверять малышке старинную драгоценность, но вполне в твоем духе.

– Поможешь?

Сара поднимает волосы, оголяя шею. Надеваю на нее ожерелье, проверяю застежку. Сара так же красива, как ты. Делаю над собой усилие, чтобы не раскиснуть при дочери. Говорю ей:

– Тебе пора на борт, а я подожду Сириана, хочу ему подарить часы тво…

– Они уже уехали, папа.

– Как это? Нет, не может быть! Я ведь провожал первый почтовик, и…

– Утром я заходила к ним в гостиницу и застала скандал: Сириан хотел ехать почтовиком, а Альбена требовала заказать водное такси. Я обозлилась и попробовала ей объяснить, что водным такси пользуются в случае крайней необходимости, она прошипела, что ей крайне необходимо поскорее убраться с этого острова.

Снимаю твои часы и кладу их на стол:

– Возьми мамины часы, Сара. Иначе есть риск, что я выброшу их в приступе гнева к чертям собачьим.

– Ладно. Сохраню часы до того времени, когда ты сможешь подарить их Сириану.

– Этот кретин способен отказаться, не взять их у меня. Лучше сама отдай.

Сара прячет часы в сумку.

Наша дочка поднимается по трапу, опираясь на палку. Наш сын катит в Париж за рулем своего черного танка. Где ты, моя любимая? Где ты, малышка Лу? Как ты пришвартовалась, какой небесный якорь тебя держит? Раздается гудок – почтовик отчаливает. Этот гудок слышен всему острову, и все на несколько секунд замирают, прежде чем снова взяться за свои дела. Есть такая поговорка: «Кто видит Груа, видит свою радость». Но знать, что молодая женщина немыслимой красоты в жемчужном ожерелье на шее и с палкой в руке, оплакивая тебя, плывет к континенту, тоже ведь немало… Пару дней назад я бы поклялся, что она забыла Патриса, а ты и раньше знала, что нет?

Сириан – дорога из Лорьяна в Париж

Веду машину, судорожно вцепившись в руль. Я в бешенстве. Приклеиваюсь к этим лохам педальным, которые тащатся по левой полосе, моргаю им фарами: кыш отсюда, дайте дорогу, у меня под капотом лошадиных сил побольше, чем у вас у всех вместе.

Я знал, что мне будет не хватать тебя, мама, но даже не подозревал, что твое отсутствие так больно меня ранит. Хочется набить морду каждому встречному, а я ведь не кулачник, всего-то раз в жизни и подрался – на свадьбе одной из твоих племянниц. Потому что какой-то пьяный в лоскуты мудила из семьи жениха стал насмехаться над увечьем моей сестры. Когда этот парень увидел Сару, у него глаза полезли на лоб и язык вывалился, один в один – волк Текса Эйвери. А потом она встала и пошла, и он презрительно так сказал своему приятелю: «Потрясная девка, жаль, ходит, как сломанная кукла, в койке-то на это наплевать, но стоя… по way!»[48]

Мой кулак сам собой двинулся к его роже, и я ему как следует врезал. Послышался отрадный для меня хруст – я сломал ему хрящ, хлынула кровь. Парень грохнулся на пол и захныкал. Я велел его приятелю убрать отсюда эту падаль, объяснил, что я брат Сары и не пропустил мимо ушей его гнусных словоизлияний. Мудила поплелся к двери, прижимая к разбитому носу окровавленный платок, а у меня целую неделю болела рука.

Да, мне стало бы легче, если бы и сейчас можно было расквасить кому-нибудь нос. Жаль, что утром я под напором жены сдался и вызвал водное такси. Никогда не прощу Груа того, что он оторвал тебя от меня, мама. Помнишь поговорку «Кто видит Груа, видит свой крест»? Когда вы жили на Монпарнасе, мы с тобой раз в неделю обедали вместе, я тебе все о себе рассказывал, ты так заразительно смеялась… А потом эта сволочь Систоль увез тебя на свой камень посреди моря, на свой дурацкий остров с колдуньями и феями, и я остался один. «Систола» – это когда предсердия и желудочки сердца сжимаются и кровь выбрасывается в артерии, что-то такое я вычитал в медицинской энциклопедии еще подростком и прозвал своего папашу Систолем. Сжатие, выброс, ярость, шквал… Он всех в своей кардиологии держал в ежовых рукавицах, только старшая сестра давала ему отпор, может, с ней-то он тебе и изменял? Он любит на всем белом свете только тебя, Груа, своих пациентов, свою компанию, Сару, Помм и Маэль. Всю жизнь он лечил сердца других, а у самого нет сердца. Я не спасаю ничьи жизни, я продаю первоклассное оборудование для ванных комнат и туалетов, и я слышал, как Систоль сказал кому-то из приятелей: «Моя дочка своими фильмами помогает людям мечтать, а сынок наводит красоту в их сортирах, чтобы гадить было приятнее».

Каким же для меня было испытанием увидеть в церкви Маэль! И до чего Помм на нее похожа… Ноги моей больше не будет на этом острове. Стану поминать тебя в каждую годовщину смерти заупокойной мессой, но не там, а в Париже. Опубликую некролог в «Фигаро». И буду вспоминать только хорошее, все и всех, кроме Систоля. Как он мог предать тебя? И как ты могла любить его после этого предательства?

Жена дремлет рядом. Она надежная, преданная, она помогла мне выплыть после сокрушительного провала на экзаменах в Политехничку, но я ни за что бы на ней не женился, если б не ее беременность.

Альбена так сияла, когда призналась мне, что ждет ребенка, а ведь после смерти брата она совсем перестала улыбаться. Скажи я тогда «сделай аборт» – это бы ее сломило, разрушило. В глазах окружающих я был негодяем, обрюхатившим и бросившим Маэль, тогда как на самом деле я мечтал жениться на ней и увезти в Париж. Я надеялся, что справлюсь, стану нежным супругом, любящим отцом – в общем, хорошим человеком.