Между любовью и любовью - [27]

Тем же московским августом он уговорил ее поехать позировать к его любимому художнику Толе Звереву. Алику очень хотелось иметь Викин портрет. Вика, пару раз видевшая Зверева на выставках на Малой Грузинской, согласилась неохотно. Эпатажный, неряшливый и скандальный Толя не внушал ей симпатии. А что за портрет получится, если нет никакой связи с художником? Зверев работал молниеносно, что-то поливал водой, размазывал акварель пальцем, рукавом, ляпал разноцветные кляксы, виртуозно чертил тушью. Вика смотрела на портрет и не видела в нем отличия от других зверевских женских портретов. Где-то глазки, где-то ротик, яркие пятна – забавно! Но Алик был в восторге и повесил портрет у себя на Малой Бронной. А потом был счастлив, потому что это была одна из немногих последних работ Зверева, через несколько месяцев художник умер.

Последнюю неделю перед возвращением родителей с девочками Вика провела в Паланге. Собрались неожиданно. Позвонил Никита, что, мол, вы там затаились? Давайте к людям! Солнце, море, свежий ветер! И они, быстро собравшись, уже через час катили из Москвы. Бабушка спать собиралась, когда Вика позвонила предупредить, что уезжает на неделю в командировку.

А утром были в Прибалтике. Веселые, шумные Никита с Жанкой, чистенькая Паланга с уютными барами, ресторанами и кондитерскими. И удивительный воздух, наполненный бог знает чем! Тут и сосны, и солнце, и нагретый песок, и запах моря. Спали мало – ночная жизнь Паланги была весьма разнообразна. Дремали утром в дюнах. Вика быстро покрылась золотистым загаром, который бывает только в Прибалтике. Вода была обжигающе холодной, но сон и усталость смывала сразу же. Неделя пролетела, как один день. Приехала почти одновременно с родителями. Не успела войти в квартиру, как раздался телефонный звонок от мамы: «Давай, Викусь, быстро к нам. Люба пирогов напекла. Пообедаем, потом девочки домой пойдут, а то у тебя наверняка ничего нет». Приняла душ и через десять минут уже обнимала своих загоревших и выросших дочек.

Началась обычная московская жизнь. Девочки пошли в детский сад, Вика с двумя писателями готовила сборник детских рассказов. Отбирала с редактором кое-что из старого и написала новый. Про двух сестричек, которые приехали на море и подружились с умным дельфином. В первый же вечер после приезда соскучившиеся дочки потребовали рассказать новую историю. И Вика быстро придумала про того дельфина, которого они видели в море. История девочкам очень понравилась, они добавляли детали, и, переписав и «причесав» рассказик, она отнесла его в редакцию. «Симпатично, очень симпатично! – прочитав, сказал редактор. – А что? Давай включим его в сборник вместо старых стихов? Их все равно планируют переиздать, а тут свеженький рассказ в новом сборнике». Так что Вика на ближайшие пару месяцев «отстрелялась» и могла спокойно обдумать что-то новое. Девочки росли, и с ними менялись Викины стихи и историйки. Тот веселый рифмованный вздор про «мишек-топотыжек» уже не был интересен девочкам. Зато Алик изрядно веселился, листая красочные издания. И с выражением читал: «Мы, мишки-топотыжки, не рвем мы наши книжки. И носим всегда чистые, красивые штанишки».

– Нет, это шедевр! Чуковский отдыхает! Слушай, Викусь, а вот это: «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший», случайно не твое? Из серии про мишек?

– Скотина! Ничего не понимаешь, а издеваешься. Это же для детей! Вот будут у тебя дети, я посмотрю, что ты им будешь читать на ночь. Не иначе, как Гумилева, – злилась Вика.

– А когда у меня будут дети, Викусь?

– Ну откуда я знаю, – растерялась она. – Вот остепенишься, женишься – тогда и будут.

– На ком же мне жениться, Викуся, если я тебя люблю?

– Ой, вот только не надо на жалость бить. Кто тебе верит? Я же, по-твоему, дура бесталанная, пишу про мишек.

– Как раз этого я никогда не говорил! Наоборот. Мне жаль, что ты свой талант на «мишек» растрачиваешь. Написала хорошую, настоящую вещь и испортила в угоду редактору… Зачем? Зачем ты ради денег пишешь? Что, тебе деньги нужны? Я дам, сколько хочешь. Ты бы боролась за свою повесть. Сегодня не прошла, через год в журнал попробуй, сколько у нас друзей везде работает! Сидела бы и писала хорошие вещи. Ты же можешь!

– Ты, Алик, как раз дашь посидеть спокойно, чтобы написать хорошее! Прицепился, как клещ… Я и про «мишек» на ходу, левой ногой пишу. Между Домжуром и «Архангельским».

– А ты пиши у меня. Чтобы я тебя видел. Не могу я не видеть тебя, Викусь! Сразу жутко нервничаю: где ты, с кем ты? Говорю же, что ведьма! Зельем каким-то опоила!

– Да кому ты нужен! Опоила я его! А ты не пей!

И оба расхохотались.

В конце сентября приехал Стас. Вика смотрела и не могла насмотреться. Вроде бы изменился, или она отвыкла? Нет, по-прежнему самое родное и любимое лицо. Радовались все. И родители, и друзья, и Анечка, которая буквально «прилипла» к отцу. Ирочка смотрела настороженно. Она в основном следила, чтобы Вика не забыла про нее в этой праздничной суете. Хотя подарки приняла с интересом и поцеловала папу сама, что было редкостью. Обычно она безразлично подставляла щечку. Стас остался в Москве на несколько дней, не мог оторваться от детей и Вики. Телефон разрывался, звонили друзья, знакомые, коллеги. Стас первые дни не мог привыкнуть к смене времени, а гости шли и шли. Мама, Вика и Люба готовили, накрывали, угощали.