Между двух миров - [185]

— Прежде всего, Робби, я хочу сказать тебе, что Бьюти вполне одобряет меня за то, что я передал тебе эти триста тысяч. Она тоже понимает, как много ты сделал для нас — мы всем тебе обязаны.

— Вы оба получите обратно ваши деньги, сынок, если я буду жив.

— Забудь про них пока. Мы любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив; мы оба считаем, что ты давно уже не чувствовал себя счастливым. А теперь вот что: заслужил я право говорить откровенно?

— Заслужил, сынок, выкладывай все.

— Мы с Бьюти решительно не понимаем, зачем тебе нужно изматываться в этой погоне за деньгами. Ты губишь свое здоровье, теряешь спокойствие и делаешь несчастными и нас, и Эстер — всех своих близких. Эти деньги никому не нужны, никто их не хочет. Спроси любого из нас, мы все против того, чтобы ты играл на бирже и сейчас, и вообще. Бесс тоже поддержала бы меня, будь она здесь. А мальчики — как по-твоему, что они сказали бы, если бы видели, в каком ты сегодня состоянии?

— Ты прав, сынок, признаю себя виновным.

— Вопрос не в этом. Вопрос в том, чтобы построить жизнь на здоровой основе, чтобы она давала нам хоть немного радости. Ты думаешь, мальчикам так хочется быть миллионерами? Спроси их, что они предпочитают — иметь отца или его деньги? Они здоровые, способные юноши и сумеют сами проложить себе дорогу. Неужели тебе так нравятся лодыри из «хорошего общества», что ты желал бы прибавить к ним еще двух?

— Чего ты, собственно, хочешь от меня, сынок?

— Я хочу от тебя того же, чего хотела и добилась Ирма от своего дяди. Я хочу от тебя обещания, что ты больше никогда в жизни не купишь и не продашь ни одной акции, играя на разницу. Эта игра — дьявольская ловушка, худшей я никогда не видел, а ты знаешь, что я видел немало ловушек у нас на Ривьере. Я хочу, чтобы ты ликвидировал свои биржевые дела и не позже завтрашнего утра.

— Но при теперешних курсах это значит, что я останусь гол как сокол.

— Ладно, ты обеднеешь, но каждый из нас охотно будет переносить с тобой бедность, лишь бы знать, что ты выбрался из петли, и можно опять свободно вздохнуть и не бояться, что ты каждую минуту готов пустить себе пулю в лоб.

— Не собираюсь.

— А почем я знаю — собираешься ты или нет, когда я сижу там, в Нью-Йорке, и не могу даже созвониться с тобой по телефону! Сегодня вечером не один бизнесмен выпрыгнет из окна или бросится в реку, и я хочу быть уверен, что среди них не будет моего отца.

— Даю тебе слово, что этого не будет.

— Я хочу большего: я не могу смотреть, как ты гибнешь, и при этом стоять в стороне. Выходит, что ты насильно втягиваешь меня в игру, которая мне противна. И нам всем, Бьюти, Марселине, Эстер, Бесс, придется принять в ней участие — из-за тебя. Если хочешь, я по телеграфу соберу их подписи под коллективным протестом.

— Я сделаю, как ты хочешь; у тебя есть на меня вексель. Но только не завтра; мне бы продержаться несколько дней, пока курсы поправятся..

— Вот-вот! То же самое говорят все игроки — счастье переменчиво, и мне опять повезет.

— Ho, Ланни ты же видишь— крупные дельцы хотят стабилизировать цены.

— О господи, Робби Бэдд, не тебе бы повторять эти басни! Ты веришь, что кучка банкиров с Уолл-стрит собирается спасать людей? Ты воображаешь, что они — впервые за свою акулью жизнь — решили помочь человечеству?

— Им нужно спасти биржу, чтобы спасти самих себя.

— Так они говорят простакам. Конечно, они тоже завязли, и им нужно на некоторое время остановить панику, чтобы распродать свои бумаги. А когда они их распродадут, им будет на все наплевать — и на биржу, и на акции, и на их держателей. Ради бога, Робби, не будь глупее их — дай приказ продавать и примирись со всеми потерями. Я с радостью отдам все, чтобы помочь тебе. И начнем жизнь сначала. Ни тебе, ни мне не нужно так много денег. И ты хорошенько отдохнешь. Поедешь охотиться, как бывало раньше, или погостишь в Жуане, и мы с тобой будем кататься под парусом. Ты был таким хорошим товарищем! Тогда у тебя было время не только для негодяев, которые стараются обобрать тебя. А сейчас ты сам лезешь к ним в когти. Ты перед ними так же беспомощен, как деревенский простофиля перед жуликами на ярмарке. Повернись и уходи прочь.

— Ты в самом деле этого хочешь?

— Да, только этого. Дай нам с Ирмой вернуться сегодня домой с легким сердцем. Дай Эстер возможность заснуть хоть одну ночь, а не бегать по комнате с отчаянием в душе. Если я чем-нибудь в жизни заслужил твое уважение, сделай это ради меня. Продай все и умой руки.

— Ладно, сынок, будь по-твоему.

X

Возвращаясь на автомобиле поздно вечером в город, Ланни рассказал эту сцену жене и заметил: — Ну, теперь мы с тобою тоже влезли в эту игру. Если на бирже начнется повышение, наши родные будут упрекать нас до конца наших дней.

— А ты думаешь, оно начнется?

— Это все равно, что спрашивать меня, какой стороной ляжет подброшенная вверх монета. Все, что мы можем сделать, — это затаить дыхание и ждать.

— Ну, я предпочитаю пожертвовать порядочной суммой денег, чем переживать такие минуты, — заявила Ирма.

Ланни только этого и ждал. — Да, — сказал он. — По-моему, довольно с нас таких переживаний. Давай уедем отсюда и поскорее. Мне все представляется Бьенвеню, как там светит солнце в нашем внутреннем дворике — и телефон не звонит каждую минуту; право, эта нью-йоркская жизнь не может быть полезна для ребенка, независимо от того, родился он уже или нет.