Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун - [7]

Русский писатель Лев Толстой говорил, что «все счастливые семьи похожи друг на друга». На самом деле несчастные семьи тоже похожи в своем несчастье. Бедность была источником раздоров во всех семьях той эпохи. Палка, которую мать пускала в ход в воспитании детей, была всего лишь проявлением гнева, источником которого на самом деле был отец. Мать считала, что отец дни и ночи проводит на работе, но полученной заплаты не хватает на то, чтобы содержать дом, и жизнь семьи по его вине лишена человеческого достоинства.

После рождения брата в мир явилась сестра, а затем хлебнуть горя один за другим пришли двое других братьев. На всех наших вещах — одежде, еде, жилье, транспорте — отчетливо виднелось клеймо «нищета». Ссоры с самого начала стали привычной картиной жизни этой вышедшей из деревни семьи.

5

Огонь войны в семье был нежданно-негаданно потушен беспрецедентным политическим движением. Домашняя война отца и матери внезапно прекратилась в 1966 году.

«Культурная революция» была самым страшным и долгим периодом за всю мою жизнь, ее ужас оставил далеко позади страшилки о ведьмах и злых духах, которыми в детстве пугала нас мать. Ворота школы, где я учился, наглухо заперли, а снаружи дополнительно привалили мешками с песком; позади этого незыблемого форта выглядывали мрачные дула ружей. На улицах городка то и дело раздавались неожиданные выстрелы, и в тот же миг можно было увидеть, как замертво падают проходившие мимо мужчины. Ненависть противоборствующих лагерей — смертельная, проникающая до самых костей. Убийственные стволы стали предметом вожделения многих людей и многих организаций. Поскольку под руководством отца, когда тот работал милиционером в районе Маао, поимка бандитов была эффективной, его повысили по службе и сделали начальником уездного управления общественной безопасности, и тогда у него появился пистолет. Однако это оружие стало для моих родителей источником беспокойства и кошмарных снов.

Было время, когда я каждый день видел группу людей, которая приходила к отцу. Однако мать каждый раз говорила, что отец уехал в деревню. Толпа состояла из незнакомых молодых людей с красными повязками на плечах. Говорили они вполне приветливо и не задерживались надолго, но на сосредоточенном лице матери я видел потаенное напряжение и панику. В свои десять лет я был всего лишь школьником, но уже тогда в глубине души знал цель прихода тех людей: они разглядели в руках отца пистолет и теперь хотели, чтобы он отдал им это орудие убийства.

То, что толпа каждый раз уходила несолоно хлебавши, на самом деле было результатом хитрого замысла матери. Она задолго предчувствовала опасность и к моменту появления людей с повязками велела отцу вернуться в родную деревню; он ускользнул от них, как рыба, уплывшая в открытое море. Люди, жаждавшие отобрать у него пистолет, никак не подозревали, что бабушка в деревне уже спрятала отца в темных лесах его родной земли. Это был край пышных деревьев и густых трав, простых и бесхитростных людей. Появись кто с городским говором — ни за что не смог бы приладиться, а деревенские сторожевые псы своим острым нюхом издалека чуяли опасность и исправно предупреждали о ней.

Оказавшаяся под угрозой жизнь отца в тот необычный момент получила статус главной беды семьи. А бедность, недостаток еды и одежды заслонила и отодвинула на задний план борьба, инициированная Мао Цзэдуном. Пожар войны и дым сражений переместились на улицы, а отец и мать в условиях тягот и лишений вновь положились друг на друга.

По моему впечатлению, слово «отец» неизменно связано с поездками в деревню, как будто вся его работа состояла только из них. Самый долгий период разлуки с отцом был, когда он в составе рабочей группы по воспитанию социализма отправился в далекий от Сюшуя уезд, в котором проработал почти год. Все в тех краях было ему незнакомо, никто не понимал его говора, он никак не мог привыкнуть, и мать волновалась за него все триста шестьдесят пять дней. Но и нынешняя разлука была долгой, дети уже привыкли не видеть отца, а вот мать ежедневно беспокоилась, не спала ночами, и при малейшем дуновении ветерка сердце ее обрывалось.

Когда из недр моей юной кожи впервые полезли хиленькие усики и бородка, мать одолжила у соседей денег и купила петуха. В тот день, когда я вернулся с гор, измученный, нагруженный коромыслом с вязанками хвороста, мать в сумерках масляной лампы усадила меня за стол и дала мне в одиночку насладиться ароматным деликатесом. Тогда свершился мой обряд инициации, голос мой начал набирать мощь, мускулы на теле вздулись за одну ночь, а что до матери, то ее лоб и виски тронули первые признаки старости, и она превратилась в истощенную тень.

6

Мать была по жизни стойким человеком, но перед лицом болезни превращалась в слабого ребенка.

По впечатлению нашей родни и тех, кто знал мать, она сама была воплощением болезни, невозможно подсчитать, сколько раз за всю жизнь она побывала у врачей, сколько приняла горьких и сильнодействующих китайских лекарств. Никто не верил, что она сможет перешагнуть хотя бы порог среднего возраста.