Меж крутых бережков - [42]
Незаметно свечерело. Тракторы начали спускаться с Кутуковой горы. Отсюда хорошо, как на ладони, видна Ока, местами светлая, а под крутым яром — темная. В небе над рекой лег Млечный Путь и зыбко дрожит в воде. Иван Павлович почему-то называет его «дорогой искателей». Может, это когда-то в старину относилось к морякам и землепроходцам, которые открывали новые земли? В жизни все ищут и все куда-то стремятся. «Вот и я так…» — подумала Наташа.
Перевал остался позади. Теперь уже Кутукова гора смутно темнела где-то слева, на фоне звездного неба. Наташа смотрела на Млечный Путь, и мысли одна за другой теснились в ее голове. Она поняла вдруг, что все нелегкое, запутанное в ее судьбе осталось там, позади, за Кутуковой горой.
— Наташа, тебе не холодно? — крикнул откуда-то снизу, из темноты Федя. — Возьми мою фуфайку.
Она еще не успела и слова вымолвить, как над возом взвилось, мелькнуло огромным крылом что-то темное. Наташа протянула руку и поймала фуфайку.
Какой он заботливый, внимательный! Он идет где-то рядом, внизу, и от этого на душе спокойно и хорошо. Пусть осенний вечер, пусть кругом тьма, а ей хоть бы что. Вот бы сейчас оседлать Воронка и поскакать прямо с Кутуковой горы на Микулино…
Неизвестно к чему припомнилась в эту минуту глупая сценка в лугах за Окой, когда она, дурачась, едва не растоптала спящего Федю Воронком… Здорово в то утро схватились. А Федя все-таки был прав, и говорить нечего…
Проплывает Млечный Путь над обозом, и не поймешь — то ли воз колышется, то ли россыпь далеких светил копошится в небе. Но вот на звездный рой легли две тонкие черные линии — это провода высокого напряжения пошли за Оку. Воз на ухабах закачало сильнее.
— Хочешь есть? — вновь слышится снизу.
Голос Феди доносится глухо, как дальний крик паромщика.
— Нет, — отвечает она.
На самом же деле ей хочется есть. Хорошо бы теперь отведать пирога с капустой. Дома на столе, когда она уезжала, под скатертью остались горячие пироги — мать только-только вынула их из печи. Тогда отказалась, не захотела брать с собой, а теперь бы с удовольствием съела.
— Держи! — кидает ей что-то на воз Федя. Нащупала — сверток: три бублика и груша.
Вдоль обочины дороги, в темноте, мелькнул огненный росчерк — это полетел брошенный кем-то окурок. Кто-то сильно натянул веревку воза, сено зашуршало, и Наташа увидела взбирающегося к ней Федю.
— Замерзла? — спросил он.
— Было немножко, а теперь ничего. Твоя фуфайка согрела.
Федя прилег рядом и начал насвистывать «Подмосковные вечера», и пока Наташа ела бублики и грушу, он все насвистывал песню, обдумывая что-то.
— Куда задумала идти работать-то? — спросил вдруг Федя Наташу. — А то приходи к нам на ферму, буду помогать…
Наташа ничего не ответила, но ее молчание показалось парню обнадеживающим. Упала капля дождя, за ней другая, третья. Наташа ахнула и стала покрываться фуфайкой.
— Подожди, я сейчас дам плащ… — сказал Федя и стал снимать его.
— Ты с ума сошел!
— Бери, бери, а я в сено зароюсь…
— Да ты что, в самом деле, Федька!..
Дождь-скоропад припустил вовсю. Федя накинул на Наташины плечи плащ и стал забираться под сено.
— Иди сюда, а не то я верну сейчас плащ!
Федя что-то буркнул и засмеялся.
— Иди же, вдвоем можно укрыться! — настойчиво и категорично сказала Наташа. Федя подумал и, чтобы не обидеть ее, воспользовался краешком плаща.
— Да ты ближе садись, вот чудак, я ведь не кусаюсь! Да вот и на плечо тебе льет.
Федя опять засмеялся и юркнул с головой под плащ. В укрытии было уютно: тянуло горьковатым душком засохшей повители, а рядом ощущалось теплое Наташино дыхание, пахло грушей и бубликами, которые она ела.
Дождь, как только Федя укрылся с головой, забарабанил дружно, будто кто-то развязал мешок гороха. Наташе захотелось пошутить. С трудом подавив короткий смешок, она протянула руку к Фединому плечу, стала щекотать его и вдруг, ни с того ни с сего, поцеловала! Федю будто обожгло огнем: что это — насмешка, очередной Наташкин трюк?..
— Ты что, белены объелась?
Наташа молчала. Рука ее какой-то момент продолжала лежать на плече парня, и она почему-то в этот миг вспомнила о Борисе, но мысль о нем мелькнула и скрылась, как скрывается гривенник, брошенный в гремучий весенний поток…
Феде стало душно, и он слегка распахнул плащ. Дождь пронесся, в небе, словно обмытые, вновь засверкали звезды.
— К Микулину подъезжаем, — сказал он и распахнул намокший плащ шире. Теперь и Наташе хорошо стали видны и небо и Ока. На излучине горел красный огонек бакена, немного правее второй, третий…
«Освещают путь пароходу, — подумала Наташа. — Хорошо, если бы и человеку светили такие огоньки, уж тогда б не свернул он в темный проулок, а шел всегда светлой улицей…»
Федя тоже поглядывал на огоньки: «Темная ночь и бакены… — Осторожно освобождаясь от Наташиной руки, лежавшей на его плече, он подумал: — Светят они, чтобы пароход не сел на мель, чтоб не разбился случайно…»
Глава XVII
Микулино… Знакомо шумят березы. Будто век не была Наташа дома. Не успела переступить порог — куча новостей: девчата на ферме, даже Катя Зорина ушла из библиотеки в доярки. Чудеса! «Всегда я отстаю, — подумала Наташа, грея руки о затухающий самовар. — Почему я такая? Завтра же пойду к Нилу Данилычу, буду проситься на ферму. Нет, не проситься — заберу у Вани путевку, и все будет законно».
Повести, составляющие эту книгу, связаны единым сюжетом. Они рассказывают о жизни, быте, отношениях людей, строящих порт на Камчатке. Здесь — люди старшего поколения, местные жители, и большая группа молодежи, приехавшей с материка. Все они искренне стремятся принести пользу строительству, но присущие им разные характеры ведут к противоречиям и столкновениям. Последние особенно остро проявляются во взаимоотношениях начальника порта Булатова, человека с властным характером, «хозяина», и молодой коммунистки, инженера-экономиста Галины Певчей, от имени которой ведется повествование.
"Самое главное – уверенно желать. Только тогда сбывается желаемое. Когда человек перестает чувствовать себя всемогущим хозяином планеты, он делается беспомощным подданным ее. И еще: когда человек делает мужественное и доброе, он всегда должен знать, что все будет так, как он задумал", даже если плата за это – человеческая жизнь.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.