Меж крутых бережков - [28]
Не одна она вслушивалась, затаив дыхание, — восемь изб ловили душераздирающий плач. «Неужели?..» — думали, цепенея, люди. Сжимались, стыли от ужаса видавшие виды сердца, их звало, молило о помощи одно маленькое, трепетное сердце — сильно, очень сильно хотело жить это сердце. Восемь изб слушали его крик…
Никто не решался выйти под автоматы врага. «Что же это такое, господи!» Матрена бросилась в сенцы, мороз обжег худые руки. Звонкий отчаянный крик ребенка, еще громче слышимый здесь, в сенцах, больно, как остро отточенное жало бритвы, полоснул по сердцу. Не помня себя, метнулась обратно, в избу, сдернула с гвоздя старенький полушубок, оделась, повязала голову теплым платком, взяла из печурки варежки… Мысль работала лихорадочно: «Пойду огородами, потом в проулок…» Неслышно приоткрыв дверь во двор, Матрена шагнула навстречу метельной стуже… Ледяной ветер швырнул в сторону. Матрена остановилась, протерла глаза — надо держаться левее, вон прясло огорода. Кровь оглушительно звонко стучала в ушах, во рту пересохло. Не помнит Матрена, как шла проулком, как ползла по глубокому снегу к площади. «Лишь бы с каланчи не заметили», — думала она. На пожарной каланче стоял часовой из комендатуры и зорко следил, не проходит ли кто по улице. Боясь партизан, фашисты под страхом смерти запретили жителям села в ночное время выходить из домов. «Подуй, родная, примети снегом, укрой!» — молила Матрена поземку. Ни собачьего лая, ни окрика — только надрывный плач ребенка, заглушаемый порывами ветра. Вот уже совсем близко. Матрена залегла в рытвину, жадно хватая пересохшими губами снег. Но разве им утолить жажду — во рту горько и сухо, сердце бьется часто, с перебоями, руки дрожат, будто бы ползла она несколько суток. «А может быть, он ранен?.. Как кричит, боже мой, как кричит, родненький!» Мысли Матрены были тревожны и сбивчивы. Передохнуть бы немного, с силами собраться, но нет, пора! Она протягивает вперед руку и снова ползет.
Вот и цель близка — темнеют приметенные снегом трупы… Теперь среди них она менее заметна. Припомнился сынок Васятка, муж Герасим, дочка Катя. Вечный покой дал им разбитый Смоленский большак…
Кое-как Матрена добралась до ребенка. Он уже охрип, выбился из сил. «Ах ты сердешный…» — прошептала она, разгребая снег и наклоняясь над ним. Ножки малыша оказались придавленными телом матери. Матрена взяла ребенка в правую руку и вновь поползла. Малыш притих. Он был еще крохотный — месяцев восьми.
— Мамки лишили, супостаты, — в сердцах шептала Матрена, — будь вы трижды прокляты!
Вот уже и страшная площадь позади. Матрена стала присматриваться, как бы ловчее свернуть в проулок, и вдруг неожиданно с каланчи раздался холодный, резкий возглас:
— Цурюк! Назад!
Матрена метнулась в сторону, прогремел выстрел, за ним другой, ожгло левую ногу. Матрена упала с ребенком в снег, поползла, оставляя за собой темный след крови… Порыв метели на минуту скрыл ее от преследователей, а потом опять защелкали выстрелы, зацвинькали пули… «Домой — ни в коем случае! — мелькнула мысль. — Надо пробиваться в поле, к оврагу, а потом в лес…»
Глухая ночь и метель скрыли ее следы. Эсэсовцы не осмелились выйти за околицу, она уползла, истекая кровью ради маленького существа, так страстно хотевшего жить… Наутро кто-то из партизан подобрал ее, полузамерзшую, в лесу. У малыша хватило еще сил плакать, а сама она, ослабевшая от потери крови, едва могла вымолвить посиневшими губами слово…
Помнит Матрена жарко натопленную землянку в партизанском лагере, заботливого седого врача. После переливания крови ей стало легче.
— Ребеночек-то как? — спросила она тихим, бессильным голосом.
— Здоров, ничего себе, горластый он у тебя, — улыбнулся врач. — Спит сейчас.
Матрена лежала и думала: «Вот ведь как случается, жизнь свою чуть не сгубила из-за малого. А почему из-за малого? — вдруг возразила она самой себе. — Может быть, и не мальчишка, откуда знать. Хорошо бы…» Разные думки шли в голову: брошенный дом припомнился. Сожгут теперь немцы. А сундук все-таки зарыт, осенью еще успела зарыть…
Под вечер принесли ребенка, распеленала — девочка! Глазастенькая, бойкая, ножонками так и сучит, ишь теплу-то как рада.
— А мы вашу дочку и помыли, и манной кашей накормили, — сказала санитарка.
Матрена неожиданно ощутила, как на сердце ее нахлынула большая теплая волна. «Дочку!.. Значит, они считают ее моей дочкой. Ну и хорошо!..»
Шли дни за днями. Матрена стала поправляться, сама кормила ребенка, укладывала спать.
пела она тихим голосом. Пока доктор держал ее на постельном режиме, сшила фланелевый треушок для Наташки (так она назвала девочку в память сестры Натальи, расстрелянной немцами). Проснется ночью и глаз не отведет, не насмотрится никак… Кто знает, может быть, вспоминала Катю, свою погибшую дочку. Сердцем чувствовала, как невыплаканная любовь к ней перекидывается жарким пламенем вот на эту чужую, случайно отбитую у смерти девочку…
— Гулюшки-гули, — радостно пела Матрена, готовая зацеловать синеглазую Наташку. — Несмышленыш ты мой, гулюшки-гули…
Много бед перенесла Матрена за свою бытность в партизанах: и в ледяном болоте тонула, когда уходили от карателей, и под бомбежками случалось лежать, не раз в горящем лесу задыхалась от едкого дыма, но выжила и Наташку спасла, неопалимой вышла из огня.
Повести, составляющие эту книгу, связаны единым сюжетом. Они рассказывают о жизни, быте, отношениях людей, строящих порт на Камчатке. Здесь — люди старшего поколения, местные жители, и большая группа молодежи, приехавшей с материка. Все они искренне стремятся принести пользу строительству, но присущие им разные характеры ведут к противоречиям и столкновениям. Последние особенно остро проявляются во взаимоотношениях начальника порта Булатова, человека с властным характером, «хозяина», и молодой коммунистки, инженера-экономиста Галины Певчей, от имени которой ведется повествование.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.