Меж колосьев и трав - [42]

Письмо было бессвязное. Самому Саватееву приходилось уже получать такие письма от пенсионеров. К сожалению, в данном случае мало чем можно было помочь. Насколько он помнил, эта Песчанка находилась где-то на Дону или в Ставрополье, а из тех краев войска сюда никогда не перебрасывали. Так он и сказал мальчишке:

— Знаешь, ты ей честно ответь: среди погибших в нашем крае Волохов не числится. А то будет писать, надеяться. Лучше сразу… Понимаешь?

— Да-а…

Мальчишка с отцом удалялись по песчаному пустырю, а Саватеев смотрел им вслед и у него перехватывало в горле: не все еще пропало, когда есть вот такие мальчишки.

Уходил Саватеев из Кирсановки совсем поздно. До этого ужинали у Красильниковых. Пили чай, ели яблоки. У хозяйки оказался приятный голос. Ей пробовали подпевать. Когда выпили, не без горечи пошутили, что, вероятно, на том свете все не так уж и плохо, раз до сей поры оттуда еще никто не возвращался.

Хозяйский сын тоже сидел за столом молча, блестя глазами из плохо освещенного угла. Себя же Саватеев чувствовал как человек, посланный в незнакомое село для важных перемен в тамошней жизни и не знающий, как его там встретят. Поэтому, не доходя до близкой уже цели, он сворачивает с дороги, ложится в траву и начинает возводить преграды на пути муравьев, срывать и рассматривать травинки, долго блаженно щурится на солнце. Потому что сегодня это еще можно, а вот завтра будет уже некогда!..

Домой Саватеев шел той же дорогой. Закатная полоска догорала над пойменным осинником. Луна вставала, молочно освещая кусты не облетевшего еще до конца боярышника. И в природе что-то происходило — в воздухе постоянно висел какой-то еле слышный шорох. Скорее всего это водяные пары превращались в ледяные кристаллики, чтобы утром осесть на стерне. До зимы и в самом деле уже рукой подать. Кончался еще один год в жизни Саватеева — какой уже по счету! А что сделано? Пора, пора приниматься за работу! Хотя бы то, что происходило в этом краю, описать…