Меж двух берегов - [2]

- Не желаете ли сегодня на палубе поужинать? - ласково спросил Иван Михайлович, подходя к капитану. - Ишь господь какую благодать посылает, добавил он, указывая на берег и на небо и нюхая чистый речной воздух. Очень хорошую нельму приобрел по вашему поручению и сливок хороших... Могу бламанже предложить.

Капитан хотел что-то ответить, но в это время на палубу вбежал офицер; вид у него был возбужденный, глаза растерянные.

- Иван Михайлович! - обратился он прямо к повару. - Голубчик! Случилось несчастие!

- Что такое-с? - забеспокоился тот.

- Водка вся вышла!

Они глядели молча друг другу в глаза, как бы желая проникнуть один другому в самую душу. Затем Иван Михайлович пожал плечами и проговорил обычным угрюмым тоном, сразу утратив свое недавнее добродушие:

- Не обязан об этом беспокоиться.

- Знаю, милый. Но нет ли бутылочки?

- Спиртного не держу и держать не имею в виду-с.

Бламанже могу предложить.

- Ну, дорогой мой... Иван Михайлович! - продолжал умолять офицер. Вместо блян-манже дайте мне блянбуар!

Но Иван Михайлович, пристально поглядев на взлохмаченную голову офицера, на его просительно протянутые руки, ответил решительным тоном:

- Сам не пью-с и вам не посоветую.

И с этими словами, искоса поклонившись, он ушел вниз.

Офицер развел руками и, не то про себя, не то обращаясь к компании, проговорил:

- Вот чертов характер!.. Кабы мне такой, я бы навил веревок из жизни!

- Хотите браги? - предложил капитан. - Я себе целый туяс купил.

- И я купил браги, - хотите? - предложил учитель.

Офицер поклонился учителю и капитану, как бы благодаря, но отказываясь от предложения, и, уловив на себе пристальный взгляд иностранца, поспешил ему объяснить:

- Брага, видите ли, вроде пива, только похуже, и вроде, пожалуй, кваса, но получше его; а в общем - бурда!

Кто желает разводить в желудке лягушек, пускай пьет эту самую брагу. А я насчет водочки: о-де-ви, как говорят французы, то есть "вода жизни". И действительно, это так!

Все улыбнулись.

- Плохо жить нам без вина: жизнь печалями полна! А у нас Иван Михайлович самого-то главного и не держат... Ох, эти мне нравственные люди! - вздохнул офицер и вдруг обернулся в сторону.

- Ты чего на меня радуешься, Душков? - спросил он, увидя пред собою рослого солдата в белой рубахе, в накинутой на плечи шинели.

Солдат, только что подошедший, стоял перед офицером, улыбаясь, сверкая весело глазами и зубами и приложив к козырьку руку, как бы отдавая честь по-военному.

- Ты чему-то рад?

- Так точно, ваше высокородие: подбзрел! - ответил Душков.

В его тоне и в голосе слышалась фамильярность, приятельская нота.

- Что подбзрел?

- Водки полон туяс!

- Водки?! Где?!

- Старичишка у машины греется... Самосидку везет.

- Самосидку?.. Арестовать!

- Наложил арест, ваше высокородие. В каюту поставил.

Офицер весело потер руки.

- Мой адъютант, - рекомендовал он Душкова. - Фельдфебель, ближайший сотрудник мой и секретарь.

Способнейший человек!.. Господа, - обратился он к попутчикам, водочку, слава богу, достали; вот теперь, значит, можно и побеседовать.

- А что это такое - самосидка? Я не понимаю, - заинтересовался иностранец.

- Самосидка, - объяснил офицер, - это самая сквернейшая водка в мире! В России она самогоном называется, а у нас в Сибири - самосидкой. Это одно и то же.

Ее гонят здешние бабы... деревенские женщины... пейзанки... Гонят в лесу, в хлеву - контрабандой, без акциза...

Из пуда муки выходит целая четверть, да за работу двугривенный... Дешево и сердито! Можете судить, что это за нектар получается. Сама она крепчайшая, цветом зеленая, на вкус противная... Пьешь - точно гвозди глотаешь.

А наши сибирские остяки-инородцы ее очень правильно называют: "огненная вода". Ловко сказано! Именно - огненная... Ну-с, - обратился он снова к Душкову, - где ж старичишка?

- Обмер, ваше высокородие. Очень перепугался, - отвечал солдат прежним веселым тоном.

Оба они, видимо, ликовали. Оба улыбались, глядя друг на друга, но, несмотря на улыбки, вид у них был какой-то сумрачный. Воротники у них и околыши на фуражках были черные, канты на шинелях и на погонах тоже черные, и оба они производили впечатление чего-то мрачного и траурного.

- Что за полк? - спросил иностранец, наклоняясь к капитану и разглядывая мрачные мундиры.

- Тюремная команда, - шепнул в ответ капитан и громко обратился к офицеру: - Водки не дурно бы выпить... Только уж вы старика-то не трогайте. Шут с ним!

- Зачем трогать! Мы с ним по-приятельски войдем в соглашение. Я заплачу ему хорошо... Честью клянусь, хорошо заплачу, да еще спасибо скажу. И его самого напою. Эй, Душков! Айда! Веди к старику.

Они ушли, а на палубе начали накрывать для капитана обеденный стол.

II

Когда свечерело, на мачте у "Сокола" и на задней барже подняли по фонарю. Они висели высоко над рекою среди сумерек и простора ясными точками, как две новые планеты. Из-за холмов поднималась луна огромным бледно-розовым шаром, легким и золотистым, почти прозрачным. Пароходные колеса монотонно шумели и будоражили воду, и далеко за "Соколом" тянулся по Иртышу волнистый след. Дальний огонек баржи и луна отражались в реке, и серая зыбь и темные стремнины сверкали, чернели и дробились на бегу золотыми брызгами.