Мейси Доббс. Одного поля ягоды - [14]

Билли отхлебнул чаю и утер губы тыльной стороной ладони.

— Нам приходилось хватать их под мышки, выталкивать наверх и надеяться, что все обойдется. А иногда кто-то из них оставался в траншее.

Глаза Билли снова затуманились, и он утер их шейным платком.

— А когда такое случалось, когда мальчишка был парализован от страха, его могли обвинить в трусости. Если потом замечали, что он не вылез из траншеи вместе с товарищами, начальство не задавало много вопросов, так ведь? Нет, беднягу обвиняли в трусости, и все! Так что нам приходилось наблюдать друг за другом.

Утерев шейным платком лоб, молодой человек продолжил:

— Их судил военно-полевой суд. И вы знаете, чем это кончалось для большинства, правда ведь? Расстрелом. Даже если кто-то из них был не совсем уж невиновным, все равно нельзя было так, верно? Чтобы их расстреливали свои. Чертовски дико, разве не так? Молишься-молишься, чтобы тебя не убили ребята кайзера, а потом тебя убивают свои же!

Мейси промолчала и поднесла дымящуюся кружку ко рту. В этой истории не было ничего нового. Новым для нее был только рассказчик бесшабашный Билли Бил.

— Так вот, этот Винсент Уэзершоу был, на взгляд начальства, очень мягок со своими солдатами. Говорил, что расстрелы ни к чему — ребята и без них гибнут от артогня. Очевидно, начальство хотело, чтобы Уэзершоу стал жестче. Всей истории я не знаю, но, как слышал, ему приказали сделать кое-что, а он не захотел. Отказался. Пошли разговоры о разжаловании. Говорят, никто толком не знает, что произошло, но, видимо, когда пошли эти слухи, он потерял голову и начал бесшабашно разгуливать без каски на глазах у противника. Потом, само собой, его ранило — при Випере, под Пашендалем. Неподалеку оттуда ранило и меня, но тогда это казалось за сотню миль.

Мейси улыбнулась, но улыбка была печальной, задумчивой. Она вспомнила, что солдаты вместо «Ипр» говорили «Випера».

— Заметьте, меня ранило не когда я вылезал из траншеи. Нет, под Мессеном мы не знали, где противник — рядом или ниже нас, не знали, где эти сволочи — прошу прощения, мисс, — установили мины. А нам, саперам, требовалось делать проходы для наших.

Билли опустил голову, взболтнул остатки чая, чтобы растворить сахар на дне кружки, и закрыл глаза, переживая нахлынувшие воспоминания.

Оба сидели в молчании. Женщина, как это часто случалось в последние дни, вспомнила Мориса и его наставления: «Мейси, ни в коем случае не задавай вопросов сразу же после рассказанной истории. И не забывай поблагодарить рассказчика, история расстраивает в какой-то мере даже посыльного».

Собеседница подождала еще несколько минут, пока погруженный в воспоминания Билли допивал чай, глядя на крыши за окном.

— Билли, спасибо, что разузнали все это. Наверное, нелегко было добыть все подробности.

Билли поднес кружку к губам.

— Как я сказал, мисс, — если нужно что-то сделать, то Билли Бил ваш должник.

Мейси повременила еще, даже сделала несколько записей в досье на глазах у Билли, чтобы подчеркнуть важность его сообщений.

— Вот что, Билли, — сказала Мейси, закрыв наконец досье и убрав его обратно в стол, — надеюсь, вы позволите мне сменить тему. Есть одно дело, правда, не срочное.

— Скажите какое, мисс.

— Билли, мне нужно окрасить эту комнату или оклеить обоями. Она грязно-коричневая, как вчерашняя кровяная колбаса, нужно сделать ее чуть более праздничной. Я заметила, что на первом этаже вы провели отличную работу в комнате мисс Финч — дверь была открыта, и, проходя мимо, я заглянула. Что скажете?

— Я немедленно примусь за это, мисс. По пути домой обдумаю цвета, а завтра загляну к своему корешу — он маляр и обойщик, — посмотрю, что у него есть.

— Билли, это будет замечательно. Большое вам спасибо.

И очередной рассказчик заснул в ту ночь, думая не о рассказанной истории, а о красках и текстуре. Но у Мейси конец дня был другим. Она сделала запись в своем досье, озаглавив ее просто «Винсент», и принялась чертить схему с именами людей и названиями мест.

Мейси Доббс была совершенно уверена, что интуиция ее не подводит: смерть Винсента всего лишь одна нить в сложной паутине чего-то недоброго. Она знала, что вскоре выяснит, каким образом эта яркая нить — Винсент — связана с другими людьми, погребенными на кладбище в Нетер-Грин только под именами. Мейси намеревалась при очередной встрече с Селией Дейвенхем выяснить, как Винсент жил после войны и где умер.

Более того, Мейси требовалось объяснение, почему он был просто Винсент.

Глава седьмая

Мейси сидела в дубовом кресле, поджав колени к груди, так что пятки упирались в край сиденья. Около часа назад она сняла туфли и надела теплые носки, хранившиеся в ящике стола. Полистала отчет Кристоферу Дейвенхему и стала думать, что лучше всего сказать. В таких случаях ей очень недоставало совета Мориса Бланша. Отношения между учителем и ученицей были непринужденными. Она старалась освоить его профессию, и он передавал ей знания, накопленные за долгое время работы в том, что именовал судебной наукой о личности. Можно было бы обратиться к нему за консультацией, но Морис ушел на покой и Мейси знала: ему хотелось, чтобы она справлялась без его помощи.