Мейерлинг и кронпринц Рудольф - [6]

Из писем и статей Рудольфа можно вынести более или менее ясное представление о его политических взглядах. Думаю, что он был довольно близок по своим воззрениям к Карлу фон Штейну, особенно периода 1807—1808 годов, с той разницей, что ни малейшей ненависти к Франции не чувствовал, напротив, всегда был франкофилом; в одном из своих последних писем к Шепсу он прямо так себя и называет: «Ich bin Franzes Freund» (письмо от 8 декабря 1888 года). Как Штейна, очень многое раздражало его в старой Австрии — от ее косности до обилия законов. Еще ведь Тацит говорил: «Plurimae leges, pessima respublica» («Чем больше законов, тем хуже государство»).

Кронпринц Рудольф мечтал о могущественной либеральной империи, в которой были бы искоренены все пережитки и предрассудки феодального строя. В состав австрийского государства входили разные национальности. По мысли наследника престола, их должны были прочно объединять, с одной стороны, особа конституционного монарха, а с другой — армия. В своих письмах к Шепсу он не раз предупреждает, что либеральная печать на армию нападать никак не должна и не имеет для этого основания: «В армии настроение великодержавное (grosses terreichisch), гражданское, либеральное, монархическое и проникнутое идеей мощной государственности. Не знаю, таково ли было настроение австрийской армии, но это было, несомненно, настроение самого кронпринца Рудольфа. Он доказывал, что ни одна из многочисленных народностей габсбургской монархии не должна подвергаться угнетению. Решительно возражал и против антисемитизма во всех его формах. В 1883 году в венгерских деревнях происходили поджоги еврейских лавок, вызывавшие радость в крайних антисемитских кругах. Кронпринц напечатал статью, в которой говорил, что погромы начинаются с евреев, а кончаются неизвестно где: «Сегодня жертвой грабежа становятся евреи, а завтра будут грабить помещиков. Огонь очень терпим (tolerant): он с такой же готовностью пожрет дома магнатов, как еврейские дома».

Вероятно, он был по направлению все же несколько консервативнее, чем «Нойес винер тагеблат». Но сам он думал не так и в 1884 году, по случаю 50-летия Шепса, посылая ему в подарок свою книгу, писал: «Мы с вами близки друг другу по мыслям и настроению; цели у нас одни и те же. Возможно, что наступят ненадолго худые времена: как будто начинаются реакция, фанатизм, огрубление нравов, возвращение к давно пройденному, — но мы все же верим в великое и прекрасное будущее, в торжество тех принципов, которым мы служим: прогресс есть закон природы». Еще позднее он «поздравил» своего друга с первой конфискацией его газеты. А когда редактор «Нойес винер тагеблат» по какому-то делу был судом приговорен к четырем неделям тюрьмы, кронпринц Рудольф обратился к нему со следующим письмом:

«Знаю ваш истинно австрийский патриотизм, ваши возвышенные мысли. Понимаю, что вас этот приговор огорчит больше как печальный симптом нынешнего состояния нашей страны, чем сам по себе: это жертва, которую вы принесли вашим убеждениям, и вы можете ею гордиться. В глазах всех честных патриотов, в глазах людей, борющихся за современную культуру, вы приобретаете ореол мученичества. Кто мог бы подумать десять лет тому назад, что Австрия дойдет до ее нынешнего состояния? И какие времена нам еще предстоят! Я все больше прихожу к мысли, что наступят дни мрачные и, быть может, кровавые...»

Милый наивный XIX век! «Мученичество» Шепса заключалось в четырех неделях тюрьмы по судебному приговору. Что сказал бы кронпринц о событиях, свидетелями которых довелось быть нашему поколению!

Однако того, что называют прекраснодушием, в Рудольфе преувеличивать не надо. В суждениях по внешней политике он ни малейшей наивности не проявлял и порою высказывал мысли довольно проницательные. Он обменивался с Шепсом информацией. С разрешения кронпринца, редакция «Нойес винер тагеблат» иногда его сведениями пользовалась, и в министерствах горестно изумлялись: откуда эта проклятая газета знает вещи весьма сокровенные? Обмен был для Шепса выгоден. Молодой эрцгерцог был лучше осведомлен о положении в мире, чем редактор большой венской газеты. О России, например, Шепс посылал кронпринцу сведения фантастические, хоть делал это добросовестно, часто ссылался на столичную русскую печать и даже на статьи «Киевлянина». Мориц Шепс считался специалистом по внешней политике; «эксперты — это люди, постоянно ошибающиеся, но не иначе, как по всем правилам науки». Наследник австрийского престола, не будучи экспертом, часто встречался с коронованными особами, с Бисмарком, с министрами. Он пользовался, так сказать, первоисточниками.

Во взглядах же они с Шепсом и здесь сходились довольно близко. Как большинство австрийцев, по крайней мере того времени, Рудольф недолюбливал Берлин и ничего хорошего от Германии не ждал ни для Австрии, ни для Европы. Так, после вступления на престол Вильгельма II, с которым тогда многие связывали самые радужные надежды, кронпринц, хорошо знавший нового императора, писал, что этот человек навлечет на мир много бед. «Он энергичен, упрям и считает себя величайшим из гениев. Чего же вам еще! По истечении небольшого числа лет он доведет гогенцоллернскую Германию до того, чего она заслуживает...»