Метро - [46]

Харитонов осторожно выглянул, показывая жестом остальным – дескать, совсем рядом.

– Русские… – прошептал Ромик. – Может свои?

Даша смотрела на огромную фигуру Харитонова, понимая, что он хочет заговорить с ними, и, пользуясь тем, что они тоже какие-то военные, наладить контакт. Ничего более оригинального не пришло в голову этому медведю.

В это время ее осветил яркий луч фонаря.

– Ну, вот и приехали!

В проеме стоял угловатый великан с бородой в черной форме – так, наверное, и должен выглядеть подземный камуфляж. Он был крупнее и выше даже Харитонова. Великан говорил по-русски, но автомат на его широкой груди и форма, подсумки на ремне и каска были Даше не знакомы, хотя благодаря отцу она знала почти все российское оружие.

– Ну что, – сказал великан, – выходи строиться.

Из-за спины великана возник азиат. Азиат был как раз вровень с Харитоновым, т.е. по азиатским меркам довольно крупный. Только в отличие от пузатого и рыхлого Харитонова, под плотным камуфляжем азиата бугрилась рельефная мускулатура.

– Да поживее.

Харитонов зажмурился от света.

– Мужики, – пробасил он невесть откуда взявшимся тоном подхалима-балагура, – вы за наших или ненаших?

– Кто тебе промыл мозги? – Спросил безо всякого акцента азиат. – Тут все наши.

Наверное, бурят или якут, подумала Даша. Только ей показалось, что, несмотря на хороший русский выговор, последние годы он редко говорил на родном языке – это было заметно по тому, как он аккуратно и долго он подбирал слова.

Великан с прямым длинным носом и остроконечной окладистой бородкой с любопытством осмотрел Дашу и переключился на Катю. Катя явно интересовала его больше – он пытался одновременно охватить взглядом ее грудь, изгибы ног и бедер.

– Что это? – Кивнул он на болтающийся ремень на катиной руке.

– Это он, – Катя указала на Харитонова, – хотел связать меня!

– Что? – Бородач развернулся к Харитонову. – А ну к стене!

– С какой стати? – Усмехнулся Харитонов.

Великан, сжимая могучей ладонью рукоятку винтовки, чуть сдвинул ее на груди.

– Вы кто такие вообще?

– Без разговоров! – Азиат подошел к Харитонову и по-полицейски ловко выкрутил ему руку.

Харитонов ударился грудью о грязную стену.

– Это что, захват?

– Арест. – Сказал он, стягивая плотные харитоновские запястья пластиковым хомутом. – Остальные выходите друг за другом.

– Мы арестованы? – Спросила Даша.

– Только он и на время пути.

– Какого пути?

– Помолчите. – Вальяжно пробасил великан. – Говорю один раз, и больше никаких вопросов. Произошло ЧП. Действуют особые меры. В целях безопасности вас доставят в пункт сбора.

– Что случилось наверху? – Спросил Ромик и великан устремил на него взгляд строгого родителя.

– Извините, – тут же сообразил Ромик, – я понял. Никаких вопросов.

Даше все это не нравилось. Ей бы очень хотелось, чтобы прямо сейчас здесь появились крепкие подчиненные ее отца с аббревиатурой ФСБ на спине. И дело было даже не в том, врали эти двое или нет – просто Даша не хотела, чтобы ее куда-либо доставляли против ее желания даже в целях «безопасности». Эта нетерпимость, не считая общего недоверия к людям, пожалуй, была единственной чертой, которая объединяла ее с Пустоваловым.

Даша попыталась представить, как бы поступил тот мужчина в салатовой куртке, и с сожалением поняла, что он, скорее всего, просто не оказался бы в подобной ситуации. Впрочем, ведь так оно и случилось. Он не потерял головы как они, сумел где-то спрятаться и того тощего парня с собой прихватил. Естественно, он ему полезен, ведь парень разбирается во всякой технической фигне.

В лице бородача было что-то восточное, он почти не спускал глаз с Кати, и потому Даша смогла его рассмотреть, не привлекая к себе особого внимания. Дашу в целом раздражали мужчины, кроме двоих не считая отца. Но она всегда считала, что особенно не любит брутальных мужчин, черноволосых, бородатых и кареглазых.

Однако тот, в чьей компании ей хотелось сейчас оказаться, тоже был крепким, черноволосым и имел большие карие глаза. И Даша неожиданно осознала, что хотела быть с ним заодно не только потому, что у него хорошо получалось уходить от неприятностей. А еще потому, что он казался ей плоть от плоти частью того мира, который сейчас уплывал от нее. Она снова вспомнила о «брошенности». Она уже слышала это слово в очень похожем контексте. Тогда ее мир тоже рушился. Теперь это чувство было острее, она ощущала себя брошенной, но тот мужчина словно оставался на краю уходящего мира – срывался, падал, но уверенно и ловко снова забирался на самый край. И теперь он словно отдалялся вместе с ним, унося с собой то немногое, что хоть как-то могло противостоять разрушению. Симпатизировать такому человеку легко. Ведь он не просто незнакомец – старомодная улыбка в духе фильмов о Бонде были частью ее мира. Физически в нем не было ничего особенного. Его лицо не было слишком умным или глупым, слишком добрым или злым. Оно не было грубым или смазливым, но оно бесспорно было обаятельным. В нем будто под маской таились игра и озорство, как внутренняя нежность и чувствительность Даши скрывались под маской хмурости и отстраненности. Он – тот мальчишка, которого она знала с детства, пока однажды не поняла, что влюбилась. Что может быть еще плотью и кровью этого мира, как не этот озорной знакомый взгляд? Тот, кто, несмотря на наложенные годами пороки оставался понятным, чей хрипловатый крик влетал в окно воскресным утром, когда неугомонный ум в очередной раз рождал опасную затею. И в этом крике она ощущала всю его энергию и горячее сердце. Тот, кто умел раздражать и быть врединой и тот, кто умел рассмешить и разогнать тоску в дождливый день. Тот, с кем она болтала до глубокой ночи, и кто с очаровательной серьезностью дарил поздравительную открытку, написанную с ошибками, в которых она видела отражение все той же легкости и беспечного озорства. Тот, чьих родителей она знала как своих собственных. Тот, чьи слезы она видела, тот, чья невинная улыбка заставляла забыть об обидах. Тот, кого никогда не существовало в реальности, тот, кто просто жил там, где живут все вымышленные друзья одиноких людей. Но те, кого никогда не существовало, иногда неожиданно обретают плоть. И пускай эта плоть не совсем то, что рисовала фантазия, неоспоримым и главным остается одно – он часть того мира. Ее мира. И он будет бороться и победит. Или погибнет вместе с ним. Иного не дано. Просто потому, что он и есть этот мир.