Метро 2033. Сетунь - [8]

Максим вопросительно глядел на отца. Ланка подошла, молча потрепала сына по затылку.

– Не знаю. Таких здесь еще не видел. Пасть – как чемодан. И не отвяжется теперь, – пробормотал Михаил. – И как назло, ничего добыть сегодня не удалось.

Небольшой запас у них еще был, дней на пять хватит, а за это время, может, тварь поймет бесплодность своих попыток и уберется? Но Михаил, вспоминая, с какой силой тяжелая туша ударилась в дверь, в глубине души сомневался в неуязвимости их убежища. И хуже всего было то, что он сам притащил монстра на хвосте, привел прямо к порогу.

– Что у тебя с ногой, – вдруг спохватилась Тина.

– Да ничего, ушиб немного, – сморщился Михаил.

– Пойдем в лазарет, я посмотрю, – скомандовала Ланка, бросив на Тину неприязненный взгляд. Та ответила ей тем же.

Когда Михаил, кривясь от боли, стянул штаны, он увидел на бедре огромный синяк. Ланка осторожно ощупала ногу, перевела дух:

– Перелома вроде нет. Но приложился ты знатно.

Она достала самодельную мазь на травах и обильно намазала место ушиба.

Михаил, оглянувшись на койку, где лежал спасенный, вдруг встретил его внимательный взгляд.

– Где я? – слабым голосом спросил тот.

Михаил сначала думал, что этот их гость – тоже из метро. Как тот, которому он помог отбиться от тварей несколько лет назад. Тогда, зимой, Михаил взял с собой Гарика и они дошли до самой Москвы-реки, где встретили мужчину на набережной – того преследовали дикие собаки. Что ему понадобилось в районе, где и магазинов-то не было, лишь одни парки, оставалось неясным. Михаилу и раньше иной раз случалось видеть людей, но подходить первым он не спешил. Вмешивался лишь тогда, когда видел, что человек беспомощен. Однажды, например, он нашел умирающего, который заплетающимся языком умолял его передать важное донесение какому-то товарищу Москвину. Михаил пообещал, и бедняга умер спокойно. А Михаил даже не стал смотреть, что было написано на бумажке, зажатой в костенеющей руке. Пришлось товарищу Москвину обойтись без сведений, добытых ценою чьей-то жизни.

Но этот был ранен легко, и вырвав его практически из зубов разъяренных тварей, Михаил с Гариком отвели его в убежище. Придя в себя и поудивлявшись на то, как они тут живут, гость, назвавшийся сталкером Петром Дроздовым, в свою очередь, рассказал им, что творится в метро, откуда Михаил с Ланкой ушли еще в первый год после Катастрофы.

– Лучше вам туда не соваться, – то и дело повторял он, словно бы они только и ждали случая всем бункером переселиться в метрополитен. – Там сейчас чужаков не жалуют, всем шпионы мерещатся. Ганза, Четвертый рейх – все стараются вызнать, что там, у соседей.

– Четвертый рейх, говоришь? – изумился Михаил. – Это как же понимать?

– А вот так и понимай. Обосновались они на Пушкинской, Чеховской и Тверской, верховодит у них фюрер, и они предают смерти всех инородцев и мутантов, да еще, кажется, стариков и больных в придачу. – Петр вдруг замолчал и, проследив направление его взгляда, Михаил заметил, что тот уставился на Наташку, которая почесывала голову шестипалой рукой. А потом перевел взгляд на Гулю и Рустама с Джаником. Черноволосая малышка Сакина ползала у взрослых под ногами и радостно гулила.

Гарик задумчиво сощурил глаза.

– Может, в чем-то они и правы. В древности слабые и больные не выживали, да и от стариков некоторые племена избавлялись. Потом люди расслабились, живя в комфорте, изнежились, выродились. Потому-то все так и произошло. А теперь опять нужны выносливые и сильные, а остальных надо отбраковывать, это лишняя обуза.

И, встретив озадаченный взгляд Михаила, внезапно разозлился.

– А что, старик, скажешь, неправда? Ты вспомни, что творилось в последние годы. Всех этих олигофренов и имбецилов даже нельзя было дебилами называть – нет, как можно, это просто «особенные» дети. С ними нянчились, выхаживали, на них тратили ресурсы. А в это время где-то другие дети умирали от голода. Вот ты, врач, неужели считаешь, что нужно поддерживать жизнь в хилом и слабом? Может, лучше позволить ему умереть, чтобы не страдали остальные? Как же бесило меня это – разговоры про гуманизм, сюсюканье с отдельными детками, которым повезло родиться хоть ущербными, но у состоятельных родителей. Можно было подумать, что все проблемы уже решены, преступность изжили, теперь можно носиться со слабыми и увечными. И не замечать, что рядом по-прежнему идет жесткая борьба за существование, за место под солнцем.

– Тебе бы в прежние времена на телевидении работать. У тебя бы получилось, – сухо сказал Михаил, удивленный такой горячностью спокойного обычно Гарика. Парень, который, казалось, воспринимал жизнь легко и не был обделен чувством юмора, оседлав своего любимого конька, становился совершенно другим человеком. Видно, Катастрофа и ему подействовала на мозги, и он по-своему искал объяснение случившемуся. Ну как же, ведь одним из основных вопросов современности, после «Что делать?», всегда было: «Кто виноват?» Но надо было отдать должное Гарику – в наблюдательности ему отказать было нельзя. По крайней мере, будучи и сам сыном небедных родителей жизнь он видел не сквозь розовые очки.