Метель - [95]

Пока Матрёна хозяйственно суетилась возле стола, Петька, сбросив на пол полушубок, ментик и доломан, разделся до нательной рубахи. Подошёл к русской печи, крепко прижался к её горячему боку всем телом, вытянув руки в стороны. Стоял, молча, прикрыв глаза, и блаженствовал. Потом, минут через пять-шесть, повернулся на сто восемьдесят градусов, отогрел спину, поясницу и задницу. Снова перевернулся, прижимаясь грудью, животом и щекой к побеленной живительной поверхности…

«Хорошо-то как!», – сытым сибирским котом счастливо заурчал внутренний голос. – «Как там поётся-то? Мол: – «С чего – начинается Родина? С картинки в твоём букваре. С хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе…». Фигня это, полнейшая и наивная! Теперь Родина – лично для меня – начинается с горячего бока простой русской печи. Вот так-то оно, и никак иначе…».

Выпитая медовуха оставила у Петра неоднозначно-двойственное впечатление.

«Странная и очень непривычная смесь горечи и сладости. Причём, так и не разобрать, чего больше», – удивился внутренний голос. – «Но присутствует и характерный сивушный привкус. Может, данный напиток следует дополнительно очищать? Например, пропуская через активированный уголь? Надо будет обязательно узнать рецепт приготовления. А градусов в медовухе, пожалуй, будет не менее тридцати. Дельная штуковина, одним словом…».

– Как оно тебе? – поинтересовался Давыдов. – Мне, вот, кажется, что медовуха горчит избыточно. Видимо, шишечки хмеля ленивые нефёдовские мужики собирали ещё не созревшими. А Елизавета Алексеевна – женщина уже в годах, не уследила.

– Это ты, брат Денис, привередничать изволишь, – расслабленно усмехнулся Петька. – На свободе всё кажется на удивление вкусным и сладким. Еда, питьё, воздух, некоторые слова….

Глава двадцать первая В каждом спектакле бывает антракт

Дверь, ведущая из кухни – через короткий коридор – в столовую, была чуть приоткрыта, и вскоре оттуда долетели обрывки разговора:

– Бездельник бесстыжий, что ты тут делаешь? Спишь и в ус не дуешь? – гневно вопрошал голос Глеба. – А что это за выстрелы гремели за окном? Минут так пятнадцать-двадцать назад? Выяснил?

– Не могу знать, ваша милость, – смущённо мямлил в ответ голос мажордома Жано. – Задремал чуток, только самую малость, виноват-с…

– Как это – не могу знать, морда? Как это – чуток задремал? А если, это наглые браконьеры шастают по моему княжескому парку и самым бессовестным образом отстреливают мою княжескую дичь? Благородных оленей, косуль, кабанчиков? А если, это безобразят те самые ночные тати, которые намедни безжалостно замучили-убили подполковника Бурмина? Тогда – что? Запорю, сукина сына! Разбаловались, сукины дети! Обленились, зажирели…

– Смилуйтесь, барин! Отслужу!

– В солдаты отдам, мерзавца! За рекрутов сейчас царская казна платит щедро. Морда сытая и наглая, так тебя растак…

Давыдов, понимающе подмигнув Петьке, браво махнул чарку зубровки, густо крякнул, поднялся с табурета и громко прокричал:

– Глеб Сергеевич! Ты не сердись понапрасну на мажордома. Это я, не подумав, стрелял. Опробовал, понимаешь, новые, недавно купленные пистолеты. Извини, уж, коли разбудил ненароком…

– Денис Васильевич? – входя на кухню, удивлённо уточнил Нефёдов, остановился – как вкопанный – и тут же радостно заорал во всю глотку: – Пьер, зараза! Живой! Ура! Матрёна, Жано, быстро сообщите княгине! Быстро, без промедлений! Запорю!

Последовали долгие дружеские объятия, сопровождаемые громкими восклицаниями и звонкими междометиями. Через несколько минут прибежала, отчаянно визжа, Ольга, одетая в какой-то немыслимо-шикарный и умопомрачительный пеньюар, тёплыми губами обмусолила Петру всю физиономию и – насквозь логично – потребовала шампанского…

Когда шампанское (за чудесное и неожиданное воскрешение!) было успешно выпито до последней капли, а всеобщий радостный гвалт постепенно стих, Глеб задал вполне даже прогнозируемые вопросы:

– Каким образом ты выжил, старина? Как тебе удалось сбежать от подлых разбойников? Кого же тогда они так жестоко пытали, а затем и утопили в речной проруби?

Петька, сразу же перестав улыбаться, поставил на стол пустой бокал и предложил:

– Давайте, дорогие князь и княгиня, пройдём в отдельное помещение. Нам с вами надо очень серьёзно поговорить. Причём, срочно.

– Идите, господа и дамы, общайтесь! – беззаботно улыбнулся Давыдов. – А я тут посижу. Как говорится, выпью и закушу в одиночестве. Пообщаюсь с Матрёной и Емельяном, полюбопытствую местными деревенскими новостями и сплетнями…

Денису, конечно же, было очень обидно, что его не зовут с собой, но, очевидно, в девятнадцатом веке было принято – относиться к чужим тайнам с уважением и пиететом.

Секретное совещание состоялось на третьем этаже княжеского дома, в просторном помещении библиотеки. Пётр очень подробно, во всех деталях, рассказал чете Нефёдовых обо всех произошедших событиях, так или иначе связанных с его похищением. Глеб никаких внешних признаков волнения и удивления не выказал. Зато Ольга, как и ожидалось, отреагировала очень бурно и эмоционально, запустив в потолок длинную и заковыристую матерную тираду.