Метательная артиллерия и оборонительные сооружения Древней Руси - [6]

В Ипатьевской летописи упоминание о метательных устройствах относится к 1184 г. В этом году «пошел бяше оканьный и безбожный и треклятый Кончак со множеством половец на Русь, похупся (похваляясь) яко пленити хотя грады русские и пожещи огнем: бяше бо обрел мужа такового басурменина (т. е. мусульманина), иже стреляше живым огнем, бяху же у них луци тузи самострелнии одва 50 муж можашеть напрящи»[59]. Необычность употребления такого оружия кочевниками, призвавшими для этого какого-то мусульманского мастера, привлекла внимание к этому событию русских источников. Об этом эпизоде сообщает и В. Н. Татищев: «Хан Кончак имел мужа, умеющего стрелять огнем и зажигать грады, у коего были самострельные туги так велики, что едва 8 человек могли натянуть, и укреплены были на возу великом. Сим он мог бросать каменья в середину града в подъем человеку и для метания огня имел особый малейший, но вельми хитро сделанный»[60].

Из этого следует, что половцы пытались применить для осады русских городов гигантские луки-самострелы, сила натяжения которых равнялась совместным усилиям многих людей (вероятнее, восьми, чем 50 человек). Осадные самострелы для подвижности были укреплены на повозках и могли метать как камни весом «в подъем человеку», так и «живой огонь». Для последнего употребляли какую-то «вельми хитро» сделанную конструкцию. Военным новшеством для половцев, очевидно, был не только «живой» или греческий огонь, представлявший собой зажигательную смесь[61], но и сами машины, заимствованные из восточных стран. Кстати сказать, это свидетельство — одно из первых о появлении восточных крепостных самострелов в Европе[62].

Затея кончилась плачевно для половцев. Один из передовых русских отрядов в полевом бою разбил Кончака и «оного басурманина яша, у него бяшет живой огонь, то и того ко Святославу (имеется в виду киевский князь Святослав Всеволодович) приведоша со устроенным (огнем)»[63] Досталось русским так и не использованное «устроение басурманина» — метательные машины, оказавшиеся беспомощными в условиях полевого боя.

Принято считать, что захват русскими восточного мастера и его военных машин остался без последствий[64]. Однако есть основание утверждать, что события 1184 г. не прошли бесследно. Для этого обратимся к «Слову о полку Игореве», описывающему поход русских войск в 1185 г. на половцев. Создатель «Слова» поэт-дружинник, отлично осведомленный в тонкостях военного дела, знал, в частности, о действии «живого» или греческого огня; в произведении в поэтической форме сравнивается его действие с горем, которое несут по русской земле ее враги: «Кликну Карна и Жля поскочи по русской земли, смагу людем мычючи в пламене розе»[65]. В другом месте автор «Слова» в обращении к Всеволоду суздальскому, в образе которого воплощены мощь и сила русского богатыря, говорит: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы». Выражение «по суху… стреляти» есть антитеза. Всеволод в предыдущих словах описывается как князь могущественный на воде: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломом выльяти, а на сухом ты можешь» «стрелять живыми шереширы»[66]. По мнению Г. Мелиоранского, слово «шерешир» — искаженная форма персидского слова «тир-и-черх» — стрела или снаряд черха. Черхом назывались громадные самострелы, употреблявшиеся на востоке для стрельбы взрывчато-зажигательными стрелами и снарядами гораздо раньше XII в.[67]. Слово «шерешир» выводили также из греческого «сарисса» или новогреческого «сарисари» (копье)[68]. В данном случае не имеет большого значения, примем ли мы тот или другой перевод. В обоих вариантах перевода слово «шерешир» сопровождается термином «живой». Важно, что действие «живого» или греческого огня неотделимо от приспособлений для его метания, будь то ручные огнеметы — сифоны[69] («размыкивая пламень в огненном роге») либо самострелы, метавшие сосуды или копья с огнем (шереширы). Те и другие были, очевидно, известны как автору «Слова», так и русским дружинникам. В этом нельзя не видеть живой связи «Слова о полку Игореве» с событиями 1184 г. Сообщение о шереширах, которые мог метать Всеволод, напоминает о захвате (кстати сказать, — одним из рязанских Глебовичей, Владимиром, вассальным Всеволоду) «басурманина», с его «устроением»[70].

С шереширами суздальского князя можно сопоставить пока в еще большей степени загадочные находки больших стрел, привлекавших внимание еще в XVII в. Во Владимирском Успенском соборе при замурованной гробнице князя Изяслава Андреевича (сына Андрея Боголюбского), умершего в 1164 г., сохранялись до середины прошлого века 4 однотипных металлических стрелы, удивлявших своей формой и размерами[71]. Пятая такая же стрела отмечена в 1756 г. в Боголюбовом монастыре (б. Владимирского уезда)[72]. Поздний ярославский хронограф конца XVII в. сообщает о переносе железной стрелы князя Изяслава (очевидно, по счету шестой) из Владимирского Успенского собора в Ярославский Спасский монастырь[73] Тот же источник, ссылаясь на древних летописцев, прибавляет, что Изяслав «своему мужеству на супротивных устрои себе самострельные оружия стрелы железные великие»