Метаморфоза - [2]

— Здравствуйте Николай Семёнович, — невысокий Рябушкин снизу вверх пытливо смотрел Зыкову в глаза, надеясь предугадать, с чем пожаловал директор, разрешит ли нависшие как тяжёлые сосульки, грозящие раздавить фирму проблемы: зарплаты, сырья, арендных платежей. Но лицо Зыкова было непроницаемо. Ответив на рукопожатие, он молча проследовал в цех.

Не будучи металлургом, Зыков за шесть лет директорства обрёл способность чувствовать этот цех, становой хребет его небольшой фирмы, которая в свою очередь являлась дочерней, входящей в более крупную корпорацию, возглавляемую давним другом Зыкова Владимиром Михайловичем Кудряшовым. Ещё два месяца назад цех «звучал» по-иному. Мерный гул пламени в печах накладывался на шум работающей электротали, снующих автокаров, перевозящих на поддонах «поленницы» алюминиевых брусков. Сюда же вплетались голоса: громкие командные Рябушкина и бригадиров, менее звучные рабочих. Сейчас чуткое ухо Зыкова сразу определило перемену: гул пламени в печах уже ни на что не накладывался. Рабочие, собравшиеся у дверей склада и что-то обсуждавшие, тут же стали торопливо расходиться, увидев директора.

Зыков и семенивший рядом Рябушкин, не останавливаясь пересекли цех и вошли на склад. Здесь «поленницы» серебристых болванок занимали более половины обширного помещения. Они были обвязаны стальной проволокой и приготовлены к отправке.

— Где экспортная партия? — вопрос Зыкова адресовался завскладу, который пересчитывал бруски в «вязанках».

— Вот Николай Семёнович, еще вчера приготовили, — длинный худой кладовщик в синем халате указал на «поленницы», стоявшие отдельно и увязанные в отличие от прочих проволокой без жёлтого коррозийного налёта.

— Завтра на десять часов заказаны машины. До обеда надо успеть погрузить и отправить.

Зыков уже оправился от утренней меланхолии и предстал перед подчинёнными в своём обычном рабочем состоянии. Он неосознанно оттягивал то, чего, тем не менее, избежать было невозможно. Постояв, он вздохнул и негромко распорядился, обращаясь к Рябушкину:

— Собери людей.

Давно ожидавший именно этой команды, завпроизводством кивнул и пошёл в цех. Уже не первый день по заводу ходили слухи, что зыковскую фирму ждёт неминуемый крах. А раз так, то те, кто, польстившись на относительно высокие заработки, перебежали из НИИ в «ЦВЕТМЕТ» теперь должны униженно проситься назад… получать 300 рублей с трёх — четырёхмесячной задержкой. В фирме насчитывалось таких три десятка человек. Зыков платил им 1,5–2,5 тысячи в месяц. Причём зарплату до августа ни разу не задерживали.

Во внутреннем кармане Зыкова запищал «мобильник». Звонил Кудряшов:

— Коля привет. Ты почему вчера на мои звонки не отвечал? Где ты сейчас?

— В цеху, — обходя вопрос о вчерашнем, ответил Зыков.

— Как там у тебя обстановка?

— Хреново, сейчас с работягами объясняться буду.

— Ясно. Значит, твой дармоед Кузькин так и не достал деньги на зарплату?

— Не мой Володя, а твой. Не я его себе в компаньоны приглашал! — уколол Зыков друга за шестилетней давности компромисс, на который пошёл Кудряшов, пристроив вторым человеком в «ЦВЕТМЕТ» этого нагловатенького молодого человека со стороны, зятя какого-то таможенного чина. Взглянув на прислушивающегося к разговору кладовщика, Зыков отошёл подальше и заговорил тише. — Ну, кто ему сейчас под честное слово деньги даст? Будто сам не знаешь, какая обстановка. Всё же стоит, вся цепочка, сплошные неплатежи.

— Ты мне обстановку не объясняй, я не того боюсь. Мне не нравится твоё отношение к делу в последнее время. Я понимаю у тебя проблемы с Алексеем, но сейчас не время хандрить. Соберись Коля, кризис на дворе, мы должны сейчас из кожи лезть…

— И что ты предлагаешь? — резко перебил Зыков и сделал знак подошедшему Рябушкину, чтобы тот обождал, пока он кончит разговор.

— Коля ты отлично знаешь, что я предлагаю. Съезди сам в банк, поговори. Кто такой ты и кто такой Кузькин.

— Он финансовый директор. Это его работа, пусть ездит.

— Всё так Коля, но сейчас не время в позу становиться. Производство надо спасать. Вон вчера у Прохорова, что-то вроде бунта случилось. Его самого за грудки трясли, зарплату требовали. Ты что, того же хочешь!? — в голосе Кудряшова ощущалось нешуточное беспокойство.

— Да ну, неужто, месяц без зарплаты и сразу за грудки? — недоверчиво переспросил Зыков, ничуть, впрочем, не озаботясь, даже заулыбавшись.

— Он, конечно, сам дурак, набрал чёрти кого, но дело-то в том, что у него сейчас всё встало. Я боюсь как бы и у тебя… Съезди Коля сам в банк, — почти умолял Кудряшов.

— Ладно, Володя не паникуй раньше времени, — некоторая растерянность Кудряшова, напротив, как бы добавила уверенности Зыкову. — Пока поставщики бастуют, на мелких партиях сырья перебиваться будем. Я уже снабженцев разослал, чего-нибудь найдут, не в лесу, в Москве живём. И насчёт зарплаты не дрейфь. Своих я уговорю подождать. Думаю, меня за грудки не возьмут.

— Ну, как знаешь, — беспокойно вздохнула напоследок трубка.

Казалось, за тридцать с лишком лет голос Кудряшова совсем не изменился. В трубке он звучал также как и тогда, когда Зыков впервые его услышал, на общем собрании первокурсников только что поступивших в престижный московский экономический ВУЗ. Володя приходился сыном крупной номенклатурной шишки. Знакомством и дружбой с Кудряшовым Зыков был обязан своим недюжинным математическим способностям. Тот сразу выделил из немногочисленной среды робких провинциалов этого скромно одетого, говорящего с волжским «оканием» парня и использовал все годы учёбы, прежде всего как ходячую ЭВМ.