Метафизика Петербурга - [58]

Ко времени решающих событий 1917 года, года народ смотрел на церковь как на одну из опор царизма. Фактически это было не совсем верно. Ведущие иерархи были изрядно раздражены упорным нежеланием властей вернуть наконец церкви обещанную самостоятельность, в особенности же бесцеремонным вмешательством в ее дела царя, царицы, обер-прокурора, а пуще всего Распутина с его ставленниками. Отсюда и поразивший тогда многих отказ церкви поддержать рушившуюся монархию, и ее решительный переход на сторону Временного правительства. К тому времени относится поучительный анекдот, получивший хождение в среде нашего духовенства. Рассказывали, что, ведя богослужение, некий диакон дошел до привычных слов: «Господи! Силою Твоею возвеселится Царь». Вспомнив, что царь недавно отрекся, диакон на мгновение смутился, но затем моментально импровизировал и возгласил: «Господи! Силою Твоею возвеселится Временное правительство»… Отметим, что с точки зрения духа и буквы церковных канонов и уложений, диакон не совершил никакой ошибки. Ведь для церкви действительно отнюдь не существенно, стоит во главе страны один правитель, либо их группа – тем более, что Временное правительство получило свою власть неоспоримо законным путем. Несмотря на это, в русских условиях того времени возглас диакона прозвучал совершенно забавно, поскольку церковь у нас была испокон веков при сильном самодержце, и по другому жить попросту не умела.

С отречением царя, осталась некая духовная пустота, и церкви необходимо было ее чем-то заполнить. Мысль иерархов обратилась в первую очередь ко временам московского царства, когда никакого Синода не было, а обер-прокурорский надзор не стеснял церковь. На это указывал весь чин интронизации новоизбранного Патриарха. Как известно, она прошла в Успенском соборе Кремля, с возложением на голову Тихона куколя патриарха Никона, и со вручением ему посоха святителя Петра Московского. Однако и в допетровские времена церковь всегда чувствовала тяжелую руку московских царей. Нужно было идти еще дальше, вырабатывая совершенно новый подход к каноническому устроению церкви – а может быть, и ее догматическому вероучению. На то были все возможности. Среди церковнослужителей было немало хорошо образованных и широко мысливших людей, не говоря уж о том, что к богословию тянулись лучшие отечественные умы. Многое указывало на то, что стране предстоял религиозно-философский взрыв, сравнимый разве что с расцветом паламизма в церковной и общественной культуре поздней Византии. Еще немного – и поехали бы учиться в Петроград и в Москву и Тейяр де Шарден, и Тиллих, и Барт.

Бог рассудил по-другому. К власти в стране пришла партия, стоявшая на позициях агрессивного атеизма. В новых условиях все силы церкви были брошены на выживание. Репрессии были очень суровы, включая массовые расстрелы священнослужителей, разрушение храмов, осквернение мощей. В них не было логики, но была своя драматургия. Первый пик гонений пришелся на 1918–1922 годы. То было время «красного террора» и изъятия церковных имуществ. Политическая, а также моральная оппозиция церкви, на первых порах весьма заметная, была сломлена. Признаки поворота заметны уже в Духовном завещании патриарха Тихона (1925), однако его исходной точкой принято считать знаменитую Декларацию 1927 года: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом». Декларация была подписана рядом авторитетных членов Синода, во главе со знаменитым митрополитом Сергием. По его имени, новый курс получил неофициальное название «сергианства». Сущность его состояла в заключении соглашения с советской властью – если не «новой симфонии», то конкордата. При всех изменениях, Русская православная церковь осталась верна этому курсу вплоть до времен перестройки.

Надо заметить, что связь с нашим городом прослеживается в биографиях всех предстоятелей «патриаршей» церкви. Так, митрополит Сергий еще в начале XX века, в бытность свою епископом Ямбургским, руководил петербургской Духовной академией, и председательствовал на первых Религиозно-философских собраниях. Там он имел возможность непосредственно ознакомиться с «новым религиозным сознанием» в лице таких ярких его носителей, как Мережковский и Розанов, и в свою очередь запомниться им. Проведя свою церковь через тяжелые испытания в сане местоблюстителя патриаршего престола, Сергий был наконец избран Патриархом Московским и всея Руси в 1943 году. Всем трем его преемникам – а именно, Алексию I, Пимену и ныне здравствующему патриарху Алексию II – в разное время довелось занимать ленинградскую кафедру. Главной причиной этого была исторически сложившаяся высокая авторитетность положения митрополита ленинградского.

Принятый в Декларации 1927 года курс не был единственно возможным. Альтернативу ему составило так называемое обновленчество, основанное в 1922 году, и на первых порах вошедшее в большую силу. Достаточно сказать, что всего через год, его приняли настоятели почти всех храмов Петроградской епархии (более 90 процентов). Обновленцы смотрели на христианство и социализм как на два разных пути к одной цели. Соответственно, они пошли на модернизацию богослужения, упразднение монашества и даже планировали догматические новшества, наподобие утверждения, что Бог творил мир не один, но при участии «производительных сил природы». Обновленцам придавало силы то обстоятельство, что в психологическом отношении они были близки многим заслуженным революционерам. Так, тогдашний нарком просвещения А.В.Луначарский задолго до революции озаботился измышлением новой, «пролетарской религии» в рамках так называемого богостроительства, за что его нещадно критиковал сам Ильич… Православие «обновленцев» было сомнительным. Однако в нем было высказано немало заслуживавших внимания мыслей, кое в чем, кстати, предвосхитивших такие известные течения западной мысли, как католическая «теология освобождения».