Метафизика игры у Николая Кузанского - [2]

Во внешнем своем плане существования, в своей «вещественности» игра в шар достаточно проста. Играющие стоят на площадке, перед ними на некотором расстоянии находится круг, вмещающий в себя 10 сфер (его проекция идентична мишени для стрельбы в тире). Игроки по очереди бросают шар в круг и набирают очки. Выигрышное число — 34 (возраст Христа по Кузанскому). Однако сложность игры заключается в том, что шар в общем-то и не совсем шар. Он представляет собой «фигуру полусферы с выемкой». Необходимо прежде всего присмотреться внимательнее к фигуре шара. «В ней вы видите поверхность большей полусферы и вогнутую поверхность меньшей полусферы, между которыми заключен корпус шара, причем его можно изменять бесконечным образом, изменяя взаимоотношение упомянутых поверхностей и тем самым делая его способным каждый раз к новому и новому движению» [4, с. 252]. Здесь любопытен момент творчества и свободы выбора главного инструмента игры — шара. То есть, увеличивая или уменьшая вогнутую поверхность, мы либо увеличиваем предсказуемость его траектории, либо уменьшаем степень управления шаром. То есть, изменяя форму шара (задавая его форму), мы уже начинаем играть, хотя игра еще официально и не началась. От формы шара зависит и форма его движения: винтовая, спиральная или по вогнутой кривой. Суть игры в ее непредсказуемости, другими словами, тут не может быть игры с заранее обговоренным результатом, как в имеющих место в современных видах спорта «договорных играх». Эту игру нельзя полностью контролировать, «держать в руках», полностью владеть шаром невозможно, поскольку «линии, описываемые движением одного и того же шара, различны и никогда не совпадают, все равно, бросает ли его тот же самый или другой человек, поскольку бросок всегда разный. [4, с. 252]. Итак, форма шара, сила и ловкость игрока, неровности поверхности, погодные условия — все это накладывает отпечаток на движение шара и конечный путь этого движения. Можно провести такую параллель: движение шара имеет свою судьбу так же, как и человек, и эта судьба таит в себе неизвестность. Поэтому утверждение: «игра в шар — это игра в судьбу» имеет достаточные основания.

То, что судьба и игра тесно связаны в осмыслении места человека в мире, известно было уже античным философам. Исследуя загадочную жизнь Пифагора (общеизвестна легенда о его нескольких рождениях и метаморфозах его телесного образа), в «Теологуменах Арифметики» Анатолий пишет: «И вот после стольких лет вновь родился и снова стал жить Пифагор, как будто бы, совершив в начале круг, вновь возвратилась в прежнее положение относящаяся к рождению душ игральная кость с очками на шести сторонах, которые, будучи одними и теми же, возвращаются в круговом движении вследствие шаровидности (игральной кости)» [3, с. 72]. В этом случае нас не интересует то, сколько раз возвращался Пифагор. Нас привлекает объяснительный характер метафоры, зависимость структуры человеческой судьбы от порядка движения какого-либо игрового механизма (в данном тексте это схема движения игральной кости).

Важное место в философии игры Николая Кузанского имеет форма «игрального инструмента», форма шара, а также форма игрового поля — 9 кругов один в другом, центром которых является 10-й круг, «свернутый» в точку. Круг, по существу, это одна из геометрических проекций шара, плоскость шара. А шар — это символ Бога (как высшего совершенства), мира и человека (как микрокосмоса), подобного богу и миру, но недостаточно совершенного. Кроме того, шар — это символ вечности (а она присуща только Богу, а не миру и человеку) [4, с. 258]. Поэтому в символическом плане игра в шар представляет собой игру с вечностью. И здесь можно привести строки Райнера Марии Рильке, весьма созвучные размышлениям Николая Кузанского. Нам неизвестно, читал ли Рильке это произведение Кузанского, или нет. Если читал, то эти стихи — гениальная интерпретация, а если нет, то это гениальное прозрение, «созвучие архетипа игры». Симптоматично, что Ханс-Георг Гадамер взял эти строки в качестве эпиграфа к своему эпохальному герменевтическому трактату «Истина и метод» [1]:

Покуда ловишь мяч, что сам бросаешь,

Все дело в ловкости и в череде удач;

Но ежели с Извечною играешь,

Которая тебе бросает мяч,

И с точностью замысленный бросок

Тебе направлен прямо в средостенье

Всей сути (так мосты наводит Бог), —

Осуществляется предназначенье,

Но мира, не твое.

Как видим, хотя философа раннего Возрождения и поэта 20-го века разделяют почти 500 лет, они оказались созвучны в том, что придают игре степень трансцендентности, выводят ее за пределы «времяпрепровождения», «развлечения», «забавы». На метафизическом уровне для Кузанского игра в шар — это игра, в которой играет мудрость [ludum sapientiae] [4, с. 266]. И здесь, в отличие от представителей «био-культурной» интерпретации происхождения игры, таких, как Й. Хейзинга и Г. Спенсер, полагающих, что «игровой инстинкт» унаследован человеком из его «прошлой», докультурной стадии существования, Николай Кузанский жестко разделяет игровой феномен, имеющий место в мире животных, и игру человека. Он утверждает, что «ни одно животное не задумывает изобрести новую игру и, соответственно, не размышляет и ничего не решает относительно нее.» [4, с. 266]. Параллельно внешнему, физическому движению, кинестезической деятельности, существует более высокий характер деятельности, интеллектуальное движение, присущее человеческой душе, точнее «движение разумного духа» [4, с. 266]. Согласно средневековому христианскому учению о человеке, он представляет собой иерархически устроенное триединство: тело — душа — дух. Поэтому физическое (природное) движение должно быть дополнено (и руководимо) душевным, а оно, в свою очередь, — духовным движением. Такое движение игры от плана физического должно завершиться восхождением к плану метафизическому, к вечности, к истине, к Богу. Такова философия игры (вернее, один из ее аспектов), развернутый в работе Николая Кузанского «Игра в шар.»