Месяц в Артеке - [19]

Старшие внушают, что в тот приезд мне пришлись по душе дядины чучела тарбагана — это вроде нашего сурка — и белки. Я будто бы перед отъездом даже намекнула, что желательно этим чучелам показать Москву.

А во второй раз все было иначе. Через четыре года полетели в Кызыл уже в полном составе, все три эн. У нас ведь у всех инициалы одинаковы, и я эн, и мама эн, и папа тоже эн; я тебе известна, а родители — Наташа, Николай…

— С той поездкою удачно вышло, она сама собой устроилась. Ленинградские киношники задумали поставить о Туве документальный фильм, первый в этом роде. Папу пригласили в съемочную группу, там была громкая должность, художник по костюмам; папе пригодился опыт. Он и в самом деле Туву узнал на совесть, со всех сторон; накопил множество пейзажей, еще больше — зарисовок, у него есть и национальный орнамент в эскизах, и утварь, и одежда для обрядов, головные уборы, всякие этюды. Забыла тебе сказать, что в первый наш приезд мамины родные вспоминали даже не о том, как художничал в Кызыле папа, а о том, каким он был волейболистом. Да, не удивляйся, числился женихом и ездил на соревнования, защищал спортивную честь города Кызыла…

— Теперь он следит и за моим физвоспитанием, все мы летом ездим по грибы, топчем вдоль и поперек наше Подмосковье, а зимой, естественно, катаемся на лыжах…

Так вот, во второй раз мы поехали сначала в Ленинград. Папа удалялся на студию, а я и мама целыми днями топали по граду на Неве, начиная с Эрмитажа и Русского музея, поклонились последней пушкинской квартире… сплошь открытия, глаза и рот разинуты, рот — на сливочный пломбир… не жизнь, а полное блаженство. Ну, а потом группа отправилась в Туву, и тут уже самолет я освоила как следует…

Папа позаботился о развитии ребенка, усадил около оконца. И все собирали для меня небесные леденчики. Я сосала их и наблюдала самолетное крыло, как оно блестит на солнце и как свободно наклоняется. Как из-под него без конца выползает разная мелкота, цветные нитки и бусинки, зеленые барашки. Был и такой момент: отвлеклась леденцами, а потом глянула в окно, а там сплошные облака, и я почему-то представила, что самолет перевернулся и летим мы вверх колесами. А когда к нам снизу стали подниматься горы, подумала, что начинаем горную посадку; тоже… игра воображения. Впрочем, ты ведь и сама летаешь самолетом, зачем тебе рассказывать…

Во второй раз мы в Кызыле пробыли недолго, всего дня два, потому что места для съемок наметили на реке Чадане. Название фильма было поэтическое: «Люди голубых рек». Но в те дни уже я повела маму к «Центру Азии», сама разобрала каменную надпись и обследовала историческое место. Ничего особенного, площадка как площадка, но все равно к «центру» прониклась я почтением… Ось земли…

А за Енисеем, он по-тувински зовется Улуг-Хем, Великая Река, я на далекой горе прочла огромное слово, его выложили камнем: «ЛЕНИН»; и вся даль запечатлелась…

Мы ехали в Чадан на автобусе с одною дверкою, когда ее закрывали, она бухала, как пушка. Папа стал экскурсоводом, этим он любит заниматься, хоть хлебом не корми, посвящал товарищей в экзотику. И киношники на всякого суслика вопили от восторга. А я сидела возле мамы, и она вспоминала для меня свое детство…

Она, конечно, много дополняла, но я и прежнее слушала, как новое, потому что не только слышала, но еще и видела… Знаешь, это очень верно сказано: «Лучше раз увидеть…»

Мне показали по дороге юрту, настоящую, не то что у нас дома на открытке. Я в общем представляла, что она похожа на здоровенную палатку. Но в палатке разве зимою проживешь, да еще с ребятами? И когда я увидела юрту, сразу запомнила множество новых слов: орун — лежанка, кошма — коврик, идики — такая обувка. Понравилось такое слово — шулбусы, по-тувински — злые духи…

Когда составляется несколько юрт, получается аал, это становище. Мама родилась в аале Баян-Кол. Ее отец был арат — это скотовод, кочевник… дедушка Дойдал. И мама была у него самой младшей дочкой. Только-только научилась бегать без всяких идиков, как стала сиротой, свою маму она совсем не помнит. По-моему, это большое несчастье, если человек не может вспомнить матери… Все случилось тогда, когда в Баян-Кол явились эти самые шулбусы, во всех юртах стали болеть оспою. Умер мой дядя, старший мамин брат, не стало бабушки. В горы не успевали отвозить покойников… Потом, когда оспа кончилась, в юрту пришла вторая бабушка, Бильчит, и стала воспитывать оставшихся, — тут Надя с рассказом заспешила. — Только в десять лет мама уехала в аал, где имелась школа. Теперь про оспу в тех местах и думать перестали, ребятня бегает в школы, как положено. И не хочу я говорить, как маме было тяжко, и вообще… какие беды перенес ее народ за свою историю. Ольга перебила:

— Вот видишь, сама подтвердила, что ты дочь революции. Завидую тебе по-белому, ты уже дважды побывала на земле предков. А я — ни разу. Мой папа родом из Ленинградской области, там в деревне Уголовке наши близкие живут, мечтаю с ними встретиться. Да все не удается.

Они поднялись и пошли к «Фиалке». — Чувствую, что ты соскучилась по матери, — сказала Ольга, покусывая пахучую травинку.