Месяц Аркашон - [8]

Я вспоминаю, что прошлогодний наш сеанс связи полностью проходил под ее диктовку, — и мне не нравится это воспоминание. Нет, она относилась ко мне превосходно, но как старший к младшему, кукловод к игрушке. Она катала меня как сыр в масле: не я катался, но она катала. Я, в общем, был не против. И действительно не очень хотел уезжать. Но едва уехал, едва оказался в милом голубом вагоне, понял, что и это был плен: такой же, как за пазухой у старух. Сладкий, мягкий — но плен. Остро захотелось гигиенических процедур. Возникло внятное ощущение, что я слишком, через край, унизительно использован. Так легко она всасывает в свою орбиту, подчиняет своей воле — поразительно. Хорошо бы на сей раз избежать капкана.

— Как доехали? — спросила Женщина.

— Спасибо, хорошо. Видел в вагоне человека, читавшего ноты. Редкое зрелище. Четыре часа сидел, переворачивал страницы. Музыка, надо думать, в душе у него играла. Хотя это странно — слышать звуки, уставясь на эти грязные крючки… Представьте, выходит на сцену человек с нотами, садится на вращающийся стул и погружается в чтение. И такая от него идет энергия, что людям в зале мерещится музыка…

Сам я ничего такого не представлял. Рассказ высыпался из меня, как горох из распоротого мешка. Наверное, мне хотелось произвести впечатление на Женщину, выказать мое к ней расположение… Обмишулился. Подсуетился.

— Морис не знает нот. И не слышал никакой музыки. У него абсолютное отсутствие слуха. Он просто водил зрачками по строчкам в расчетном ритме.

— Какой Морис? — опешил я.

— Человек с нотами — Морис. Он ехал рядом с вами, чтобы в случае необходимости прийти на помощь.

— Вы следили за мной?!

— Не обязательно это так называть, — улыбка Хозяйки по-прежнему — и чересчур — приветлива. — Я попросила своего сотрудника вас подстраховать. Видите ли, я возлагаю на вас большие надежды, и мне будет очень горько, если какая-то случайность… Я все объясню неспешно, хорошо? Приготовить вам выпить?

Я посмотрел в ту сторону, где год назад располагался бар. Хозяйка меня опередила, быстро встала со стула, открыла дверцу. Серебряное бедро проплыло мимо моего носа, как океанский лайнер.

— Ваши вкусы за этот год… Сильно изменились?

— Мои вкусы… — пробормотал я. — Мои вкусы… Я вообще-то все пью. Давайте текилу.

— Ваша бутылка, — весело сказала Хозяйка, демонстрируя пузырь золотой текилы. — Никто не прикасался с прошлого лета.

— Спасибо… Все-таки, пока я не приступил к работе, давайте вернемся к вашему соглядатаю. Простите, но я категорически возражаю против слежки.

— По причинам практическим или метафизическим?

— М-м… Простите?

— Слежка — вовсе не обязательно плохо. Если есть высшие силы — а известно, хотя мне это и не слишком нравится, что без них невозможна непротиворечивая картина мироздания, — они ведь каким-то образом за нами следят. Поправляют путь, если вам доводится сбиться. Рассыпают зернышки риса, чтобы вы не потеряли маршрут. Берегут от…

— Позвольте, но то — высшие силы. Человечек с нотами имел какое-то отношение к высшим силам? Его ведь не они послали, а вы.

— Высшее вынуждено приобретать материальные формы, подчас весьма приземленные… Дело даже не в этом. Скажите, разве вы не испытываете трансцендентального одиночества?

— Я и не выговорю это, не то что испытывать…

— В современном мире, — не расслышала иронии Женщина-с-большими-ногами, — человека подменяют образы. Собственно, я потому вам все это говорю, что ваши танцы…

— Мои танцы?!

— Я была на вашем выступлении в Лондоне.

Наверное, я покраснел. Нет, я не скрываю от своих заказчиц, что танцую на улице. Напротив, я признаюсь в этом с гордостью: редкая, независимая, романтическая профессия. Тетка, готовая выложить кругленькую сумму за крепкий член, в среднем весьма впечатлительна и склонна доплачивать за романтику. Но я не вдаюсь в подробности, никогда не рассказываю, что танцую кино. Тем более не рассказываю, что иногда выступаю на фестивалях и в конкурсах. Если уличный танцор для Толстой Сумки — герой почти сказочный, вроде ловца жемчуга, то танцор с претензией, с авторской программой, не способный заработать искусством на жизнь, — фигура скорее комическая. Настоящее Искусство должно кормить; бедный профессионал — неудачник; непонятый художник в нашу эпоху — шарлатан или идиот. Мне не хочется казаться неудачником.

А Женщина-кенгуру меня выследила. В Лондоне я танцевал именно Искусство-с-Большой-Буквы.

— Ну и как? — спросил я подчеркнуто равнодушно, забрасывая в глотку текилу.

— Здорово, — ответила Женщина тоном естественным, безо всяких признаков издевки, или расчета, или лести. — Вы танцуете так же здорово, как трахаетесь. Я даже не ожидала…

Она сказала не «трахаетесь», она произнесла более откровенное слово, спорхнувшее с ее губ тоже совершенно естественно. Я вспомнил, как прошлым летом мы проснулись с ней впервые вместе в этой самой комнате, и тогда она тоже призналась: я даже не ожидала. Вот именно эти прохрипелись слова в такой самой последовательности: я даже не ожидала…

В Лондоне я тогда танцевал свой заветный номер. Мальчика из годаровского «Никотина», который бежит по парапету прямиком в смерть и успевает поправлять на бегу непослушную челку. Он еще надеется на что-то, а зритель — давно уже все понял. Зрителю только забавно, споткнется ли герой в залитую маслянистыми огнями Сену сам, или погоня все же ужалит его прощальной пулей.