Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба - [5]

Шрифт
Интервал

). В конце концов, ваше высочество, Дания – это тот же конь, которым следует научиться управлять, и тогда вы можете рассчитывать, что он будет послушен своему хозяину, как никому другому. А уж тогда… О! Один только росчерк вашего пера, и он встанет на дыбы, пугая своим храпом соседей и заставляя их попятиться, чтобы тот случайно не отдавил им ноги. Одно ваше слово и он помчится, не разбирая дороги, туда, куда вы ему прикажите, – страшный, взмыленный, готовый растоптать по вашему приказу любого, кто встанет на его пути!.. Ну, разве это не прекрасно?

Фортинбрас: Мне это нравится. Продолжай.

Трувориус: Уверен, что вам это понравится еще больше, если вы вдруг захотите вообразить себе гул от тысяч и тысяч солдатских сапог, звон мечей, лес копий, поднявшихся к небу, звяканье якорных цепей, шум поднимаемых парусов, стук подвозящих провиант и боеприпасы телег, облака пыли, поднятые стремительной конницей, крики множества рабочих, возводящих новые крепости, – и все это благодаря, может быть, одной единственной капле чернил и одному единственному движению вашей царственной руки… (Перебивая себя). Чем это я перед вами провинился, что вы меня так пристально разглядываете?

Фортинбрас: Не тебя. Твое новое платье.

Трувориус: Не такое уж оно и новое. (Осматривая себя). Бархат поизносился, да и рукава, признаться, длинноваты.

Фортинбрас: Но на пуговицах датская корона… Ты, верно, рылся в королевском гардеробе?

Трувориус: Почему же сразу рылся? Просто проходил мимо и заглянул… Послушайте, ваше высочество. Если уж судьбе было угодно сделать меня вашим другом и правой рукой, то отчего бы ей не побеспокоиться заодно и о моей одежде?

Фортинбрас: Отчего?.. Черт его знает, отчего, Трувориус. Тело хозяина еще не предано земле, а ты уже разгуливаешь в его одежде, даже не потрудившись почистить воротничок… Мне кажется, тут есть что-то такое…

Трувориус (твердо): А я уверяю ваше высочество, что тут нет ровным счетом ничего, кроме, разве что, уважения к божественным установлениям.


Пауза. Фортинбрас с интересом смотрит на Трувориуса.


(Указывая пальцем вверх, значительно). Воля небес, ваше высочество.

Фортинбрас: Ты, верно, спятил?

Трувориус: Зачем же сразу – спятил? (Несколько обиженно). Пусть ваше высочество выслушает меня и убедится, что если я и спятил, то только во славу Божью, как написано у апостола: будьте безумны перед людьми, чтобы стать мудрыми перед Богом…

Фортинбрас: Нельзя ли покороче?

Трувориус: Ну, посудите сами, мой принц. Что было бы хорошего в том, если бы вещи умирали вместе с людьми? Если бы они обращались в прах сразу же вслед за тем, как их хозяину пришло время испустить дух? Был бы от этого кому какой прок? Лично я очень сомневаюсь в этом. Рассудив здраво, следует согласиться, что это было бы и расточительно, и в некоторых случаях, даже чрезвычайно накладно. Вот почему, заботясь о справедливости, Творец мудро распорядился, чтобы вещи жили гораздо дольше людей, радуя тем самым их близких и оберегая их благополучие. И этот камзол – лучшее подтверждение тому, что я неукоснительно следую установленному Творцом порядку.

Фортинбрас: Нет, ты, ей Богу, спятил!

Трувориус: Тогда, боюсь, что не один я, ваше высочество. Взять вот хотя бы вас…

Фортинбрас: Что такое?

Трувориус: А вы взгляните… Если не считать кой-каких формальностей, то вы уже почти законный король, и, фигурально выражаясь, уже примерили на себя датское королевство, хотя тело вашего предшественника, упокой Господь его душу, еще лежит не отпетым в церкви. А ведь, согласитесь, королевство будет, наверное, поважнее какого-то поношенного камзола… Ваше высочество хочет меня оставить?

Фортинбрас (направляясь к двери): От твоей болтовни у меня пересохло в горле.

Трувориус: Как? Опять? (Вслед уходящему принцу). Вам надо отвыкать от этих сомнительных привычек.


Фортинбрасуходит.


(Негромко). Они хороши для глупых мальчишек, которые любят без толку махать мечом, но уж никак не для будущего короля. (Наклонившись, достает из-под стола бутыль с вином, затем, быстро откупорив ее, пьет прямо из горлышка).

Пауза.


Слуга (появившись на пороге, громко): К их высочеству господин Горацио.

Трувориус (чуть не подавившись): Черт возьми!.. Да хоть сам архангел Михаил! (Пряча бутыль под стол). Кто тебя учил так орать, дурак? Докладывать надо спокойно и выразительно. Пошел вон.


Слугамедлит.


Вон!


Слугаисчезает.


Горацио (появляясь в дверях): Не знаю, сумею ли я доложить о себе настолько выразительно, насколько это требуется, но, во всяком случае, я постараюсь. (С легким поклоном). Горацио, сударь.

Трувориус (передразнивая, привстав за столом): Трувориус, сударь. (Нелюбезно). Что вам угодно?

Горацио: Не мне, сударь. Принцу. Его высочество хотели меня видеть, и назначили мне для встречи этот час. Вот причина, почему я вам досаждаю.

Трувориус: Принц вам назначил?

Горацио: Да, сударь.

Трувориус (холодно): Мне об этом ничего неизвестно.

Горацио: Очень может быть, сударь. Ведь вы не принц, насколько я могу судить.

Трувориус (грозно): А вы-то, черт возьми, кто такой!

Горацио: Похоже, я был все-таки недостаточно выразителен… Но это поправимо… (


Еще от автора Константин Маркович Поповский
Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.


Лили Марлен. Пьесы для чтения

"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.


Моше и его тень. Пьесы для чтения

"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.


Мозес

Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.


Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.


Дом Иова. Пьесы для чтения

"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".