Место нашей любви - [5]

— О, Линда, что-то ты сегодня быстро, — обрадовалась подруга моему присутствию. Подойдя к кровати, она вальяжно разлеглась на ней, томно глядя на меня. — Покажи, что хоть рисуешь-то, — попросила она и, ловко дотянувшись до альбома, быстро выхватила из него лист.

Среагировать я не успела. И Люся смогла лицезреть прекрасный образ моего воина.

— О, мать моя женщина! — в ужасе воскликнула подруга, выпучив глаза, уставилась на меня. — Ты совсем с головой не дружишь! Сожги эту дрянь! Как тебе такое может нравиться?

Я встала и выхватила из её рук моё сокровище. Разгладила любовно лист и спрятала обратно в альбом. Вот что она понимает в искусстве!

— Отвали, — огрызнулась я, — всё красивее твоих унжирцев.

— Да ты совсем ополоумела, что ли?! Манаукцы страшные, как… как не знаю что! Даже нонарцы и то приятнее выглядят, — припечатала Люся, садясь на кровать.

— Отвали, он красивый, — взвилась я. Вот, что она пристала! С лица воду не пить. — Ну, подумаешь, шрам на щеке. Страшно, конечно, не спорю. Но глаза-то у него какие, а тело! — пыталась объяснить я ей очевидное.

— Он урод, — припечатала Люська и занялась приготовлениями к вечеру.

— Ты не права, он — красавец, — пробурчала я, устраиваясь на кровати.

— Да ни разу! — воскликнула подруга и начала перечислять недостатки манаукца. — Что это за нос? Широкий такой, что муха залететь может. А брови! Проредил бы для приличия. А губы?

— Нормальные губы, — спрятала я альбом, засунув под кровать. Как же я хотела поскорее отправить его сестре, чтобы некоторые эстеты успокоились уже.

— А глаза-то, глазюки, — пыхтела Люся, намазывая крем себе на лицо. — Не смотрит, а дыру прожигает. Это хорошо, что рисунок чёрно-белый.

— Всё, замолчи! — приказала я ей. — Иди, давай, размножайся и плодись с унжирцами.

— И пойду, — обиделась Люська, забирая с собой косметичку, отправилась в ванную. А я осталась лежать в одиночестве. Перед глазами всё ещё стоял образ манаукца. Настоящий хищник, выслеживающий свою добычу. Поймав настрой, я свесилась с края кровати и достала альбом. Села удобнее на подушках, приготовила рисунок и принялась дорисовывать по памяти. Не понимаю Люську. И чего она говорит, что он урод? Конечно, не классическая красота, но в этих выразительных чертах было что-то удивительно притягательное, особенное. Я таких никогда не встречала, даже среди манаукцев, которые занимались с ним в том зале.

Подруга ушла, пожелав спокойной мне ночи, и заодно похваставшись, что ей покоя сегодня не предвидится. А я продолжала рисовать, с наслаждением нанося последние штрихи. Осмотрев законченную работу, прикоснулась к листу губами. И что мне теперь делать? Я же умру, если не смогу вновь его увидеть. Грустно вздохнула и убрала рисунок. Забравшись под одеяло, стала придумывать план. В детстве я часто на палку зеркальце привязывала и подглядывала за родным братом. Может сделать так же. Не пройдет, есть вероятность, что зеркало отблеск поймает и всё, конец мне придёт. Были случаи, когда манаукцы, не объясняя причины, могли с лёту без предупреждения бить неугодных. Только потом при разбирательстве выяснялось, что пострадавший посмел нелестно отозваться о них. Нет, мне подглядывания манаукец точно не простит. Мне так резко стало плохо, когда, наконец, до меня дошёл весь ужас происшествия. Да какое там, ещё раз! Я теперь платок стану завязывать так, как нонарцы учили, одни глаза только видны и будут!

Вот я глупая! А если записи с камер посмотрят? Я же прямиком сюда прибежала! Хотя кто ему даст. Он же модифицированный, а станция земная. С облегчением выдохнула, расслабляясь, и со спокойной душой прикрыла глаза. Тяжелые веки сомкнулись, и я уснула практически мгновенно. Сквозь сон я услышала, как в комнату прокралась подруга, мышью юркнув к себе в кровать. А вот когда я чётко услышала приглушенные всхлипы, поняла, что поспать не получится.

— Люся? — прошептала я в темноту. Подруга притихла, потом перебралась ко мне на кровать и завыла. Понятно, всё же влюбилась. Хотела бы я знать, на что все эти глупышки рассчитывают? Она же будущий посол, должна же понимать, что унжирцы никого не любят. У них нет этих понятий. Выплакавшись, Люся решила излить ещё и душу.

— Я не спала с ним, — первое, что она мне сказала. Вздох облегчения я сдержать не смогла. Даже представить не могу, что с рыжей сделала бы её бабушка, если бы она, не дай Создатель, решилась довести всё до конца.

— Он Маришку ещё пригласил, представляешь?

Открыв рот от удивления, ещё раз воздала молитву Создателю, что надоумил унжирца на групповой сеанс. Самовлюбленная Люсенька такое никому не прощала.

— Подлец! — воскликнула я, в поддержку подруги.

— Козлина! — поддакнула мне она, горько всхлипнув.

Я тяжело вздохнула. Не знала, что ещё сказать, так как была рада сложившейся ситуации.

— Знаешь, что он мне сказал? — жалобно спросила Люся, желая ещё поделиться своим горем.

— Откуда?

— Он сказал, что я закрепощённая и фригидная! — с жаром воскликнула она, доверчиво вглядываясь в мои глаза.

А я что? Округлила глаза, насколько могла и заругалась:

— Да, что он о себе возомнил? Да кто он вообще такой? Фригидная! Да он вообще знает, кто это такие?