Место летнего отдыха - [55]

Глава 22

Мысль о том, что Молли проведет две недели с Кеном, ужасала Хелен. Уже давно Хелен преувеличивала все недостатки Кена, действительные и мнимые, и в ее памяти он всплывал в облике великана-людоеда. Он, как там ни крути, законченный прелюбодей, и, хотя она старалась не думать об этом, ей часто представлялось, как он и эта женщина, на которой он женился, целый день ничего не делают, а только лежат и занимаются любовью. Посылать в такую атмосферу юную невинную девушку уже плохо само по себе, но самое страшное, у этой женщины есть сын, который, наверное, тоже будет там, под одной крышей с Молли, и один Бог знает, что могут позволить молодым людям эта женщина и Кен, к чему побудить. Мысленно Хелен обыгрывала все варианты, рисуемые ее больным воображением. Она не могла понять, почему, в самом деле, закон позволяет Молли навещать отца даже после предъявления всех фактов, изученных судом. Мало того, судья настаивал на разрешении, позволявшем Молли жить с отцом, если она пожелает, целый месяц в году, а адвокат сказал Хелен, что, если она попытается этому воспрепятствовать, Кен может прекратить выплату алиментов. У Хелен возникло такое ощущение, словно все полицейские мира набросились на нее с судебными предписаниями сдать свою чистую дочь в бордель.

По мере приближения отъезда Молли у Хелен развилась бессонница. Брюс, ее стареющий отец, много кашлял; ночами, лежа в постели, она слушала этот кашель и начинала надеяться – не признаваясь себе в этом, – что ему станет хуже и Молли придется вернуться домой, чтобы ухаживать за ним. Суд, конечно, не стал бы возражать, чтобы девочка приехала домой в такой критической ситуации, когда болен ее дедушка, может, даже умирает из-за сердечного приступа, вызванного смертью любимой жены.

В ожидании отъезда во Флориду Сильвия часто испытывала недоброе предчувствие, что что-то помешает поездке, а если и не помешает, то все это закончится какой-нибудь катастрофой. Она твердо знала, что наказание ее еще не закончено и отпущение грехов наступит лишь после того, как произойдет нечто ужасное. Ей овладело искушение просить прощения у всех, у кого только можно, чтобы отвратить удар. Однажды посреди ночи она написала Барту длинное письмо, извиняясь, что вышла за него без любви; теперь она поняла, что многие его несчастья случились из-за нее. Наутро письмо она разорвала, но выкинуть из головы мысль о своей вине не могла. В одном из ее кошмарных снов Джон и Молли утонули вместе, находясь во Флориде. Они поплыли на лодке, как делали это давным-давно, еще детьми, но на этот раз не вернулись. После этого сна Сильвия проснулась вся в слезах. Кену потребовалось приложить немало усилий, чтобы успокоить ее, и он поразился, когда она призналась в подсознательном желании, чтобы дети не приезжали на пасхальные каникулы, потому что она очень за них боится.

В начале марта Кен и Сильвия перебрались с маленькой фермы, купленной ими в Коннектикуте, во Флориду. Когда они проезжали мимо старого мотеля, который Кен приобрел для нее, Сильвия отвернулась; она была рада, что он решил его продать. Закрытое на время заведение выглядело мрачно. Сильвия вспомнила, как она, управляя мотелем, принимала явно не супружеские пары, и у нее появилось ощущение, что она выполняла роль содержательницы дома свиданий.

Несмотря на все свои дурные предчувствия Сильвия усиленно готовилась к приезду детей. За неделю до назначенного времени их прибытия комната Молли наверху и комната Джона на первом этаже сияли чистотой, постели были застелены новыми одеялами и покрывалами, а на окнах висели новые занавески. «Их приезд должен стать началом иной жизни для всех», – сказала себе Сильвия. Самое время обновить все, что можно: коврики на полу, полотенца, постельное белье. Молли ожидали третьего апреля, а Джона – через четыре дня, в начале его каникул.

С двадцать пятого марта Сильвия трудилась на кухне, помогая повару готовить блюда для праздничного стола, которые должны были дожидаться своего часа в морозилке. Она сделала восемь вишневых пирогов, так любимых Джоном, дюжину пирожных с шоколадной начинкой, которые, как сказал Кен, нравились Молли, накупила уток, больших кусков ростбифа, много вырезки – столько пищи, улыбаясь говорил Кен, что им хватило бы на год.

Еще Сильвия запаслась ящиками с кока-колой и имбирным элем, лишь потом сообразив, что Джону уже исполнилось восемнадцать, а Молли – семнадцать – может, они захотят чего-нибудь покрепче? Эта мысль тревожила ее, и она спросила Кена, стоит ли предлагать детям спиртное.

– Если попросят, – сказал он. – Сам бы я не стал предлагать. Сориентируемся по обстановке.

В день приезда Молли Сильвия заказала цветы почти во все комнаты дома. Она попросила прислать сирень, розы и все, что цветет в эту весеннюю пору. Когда Кен спросил с улыбкой: «Кого ты собираешься хоронить?», она набросилась на него как ураган и закричала в ответ:

– Не говори таких вещей! Прошу тебя! Сплюнь через плечо!

Последние дни Сильвия очень переживала, возможно ли действительное примирение с детьми или их визит остается просто холодной данью вежливости? В глубине души Сильвия опасалась, что Тодд Хаспер говорил с Джоном; нет, она была даже уверена, зная, что за человек Хаспер. Ночью, размышляя об этом, она закрывала лицо руками; этот жест стал для нее привычным – часто она так и засыпала. «Я должна помнить, что даже молодежь бывает снисходительной, – думала она, – по крайней мере я буду об этом молиться». Странно, но она даже представить себе не может разговор с Джоном о вещах, которые, по всей вероятности, сообщил ему Хаспер. На такие темы мать с сыном говорить не может. «Понимание и прощение, если они и придут, не могут родиться из объяснений, – думала Сильвия, – но даже если бы они и смогли обсуждать такие вещи, что бы она ему сказала?»