Месть троянского коня - [78]

В то же мгновение Гекуба страшно вскрикнула и, чтобы не упасть, села на край лежанки Деифоба. Почти тотчас крик вырвался и у Елены. Она бросилась к лежащему, взмахнула руками, пошатнулась.

— Парис! Ты?!

— Духи Тартара! — взревел Ахилл и тоже рванулся вперед, но Гектор перехватил его руку.

— Мама! — произнес он, указав глазами на Гекубу.

И Ахилл сразу остановился.

— Это я, — повторил Парис, обводя глазами всех стоящих, сидящих, лежащих вокруг него людей, всех, чьи взгляды скрестились на нем в эти мгновения. Даже Деифоб, задремавший было после чашки теплого молока, привстал и смотрел на брата то ли с изумлением, то ли с отвращением. Он тоже слышал разговор возле шатра и знал невероятную и позорную правду.

Среди наступившего общего молчания заговорил Агелай. Его голос был тих и печален.

— Парис сказал мне, что очень виноват. Он и раньше был виноват, и все, что случилось, случилось по его вине. И по моей… Но об этом потом. Он пришел ко мне в ночь падения Трои. Пришел раненый, сильно хромая. Но ранили его не в ту ночь. Рана на бедре уже сильно гноилась, и плоть вокруг нее начала отмирать. А за эти дни у него совершенно отнялись ноги, и половина тела онемела и перестала чувствовать. Он сказал, что это — яд…

— Так я все же достал его этой проклятой стрелой! — воскликнул Ахилл.

— Да, — Парис посмотрел на него, и герой невольно воздрогнул: лицо убийцы было почти черным от непрерывной муки, щеки запали, глаза блестели в глубоких впадинах тяжелым блеском лихорадки. — Да, Ахилл, ты уколол меня стрелой, и хотя укол был крошечный и рану я сразу, придя во дворец, прижег, яд подействовал. Я сперва еще надеялся… Теперь уже скоро все… Это было очень больно. Но сейчас я почти ничего не чувствую. Можно мне умереть самому? Или ты меня убьешь?

— Он не добивает раненых! — ответил вместо Ахилла Гектор. — Не бойся, тебя никто не тронет. Но ведь я не знаю ни о какой твоей тайне, Парис. Скажи хотя бы сейчас, за что ты хотел убить меня?

— Скажи, за что ты обрушил такой позор на весь род Приама, сын мой? — произнесла Гекуба, найдя в себе силы подойти и опуститься на колени возле умирающего. — За что я вновь должна проклинать день твоего рождения?

— Нет, нет, матушка! — Парис с трудом приподнял руку и протянул царице, которая сразу ее подхватила. — Нет, не вини себя… И никакого позора нет на роду Приама. Хорошо, что я могу все рассказать перед тем, как… Дедушка Агелай, скажи им всем, кто я!

— Раз ты так хочешь… — старик стирал слезы своей жесткой ладонью, а они все текли и текли. — Только лучше бы ты давно это сделал. Он — мой родной внук, никакой не найденыш, милая царица! Не сынок он тебе и Приаму. И я, старый олух, помог ему вас всех обмануть, поверив всему, что тут наговорила эта девица…

Общее каменное молчание отозвалось ему. Никто не смог заговорить. Правда, поведанная пастухом, казалась идиотской шуткой после всех несчастий, что вынесли эти люди по вине Париса.

— Я родился тридцать лет назад, — вновь заговорил Парис, тяжело и больно переводя дыхание. — И мне было не тринадцать, а семнадцать, когда я явился на праздник Аполлона в Трою. Я — сын пастухов, я — никто, а всему виной моя проклятая красота. Я часто ездил с дедом в Фивы — торговать маслом и медом, у нас тогда были ульи. А там были веселые места, где красивые женщины отдавались очень недорого… И вот однажды, во время пирушки на улице Веселых дев, три гетеры попросили меня решить, кто из них прекраснее. Я выбрал одну, теперь уж и не помню, как она выглядела, я был очень пьян. Когда же утром добирался до пристани и искал нашу с дедушкой лодку, эта девушка догнала меня и сказала… сказала, что она не гетера, а сама Афродита, богиня красоты, а две ее подруги — Афина и Гера… Не смотрите так, я знаю, что это было безумное кощунство, но у меня в голове шумело от вина, и нелепая шутка гетеры показалась правдой — так хотелось поверить, что я обнимал богиню… А потом она сказала, что за мой выбор дарит мне любовь самой прекрасной женщины на земле. Я еще подумал: а как я узнаю–то, которая самая прекрасная? Тогда мне было шестнадцать лет. Спустя полгода я услыхал россказни о жене спартанского царя Елене, признанной самой красивой женщиной Ойкумены. В мою голову, как клещ, впилась мечта завладеть этой женщиной. И вот тут появилась… Не знаю, говорить ли, кто… Это будет больно тебе, царица Гекуба!..

— Говори, — ответила та, не поднимая глаз и не отпуская его руку, хотя ее пальцы все сильнее дрожали.

— Это была твоя дочь Кассандра. Царевна увидала меня однажды, когда я пригнал в Трою коз. Она была старше меня, но тогда еще очень хороша, и мы… Словом, все было отлично, но спустя две луны мне это надоело. И тогда она мне сказала, что если я ее не оставлю, она мне поможет стать сыном царя и взять в жены самую прекрасную женщину, Елену Спартанскую. Когдато Кассандра подслушала разговор Гекубы с Гектором, это когда он рассказал царице о том, как спас маленького царевича… Поэтому она знала, что я должен поведать. Она же принесла мне сердоликовую фигурку–амулет, такую же, как та, что висела на шее настощего сына Приама и Гекубы — во дворце были еще такие. А дедушку Агелая мы убедили, упросили, и он согласился, хотя сначала наотрез отказался объявить меня найденышем.