Месть троянского коня - [72]

Среди них не было только Терсита: он с утра вызвался пройтись вдоль линии прибоя, по полосе берега, которую ночью заливала вода. Спартанец знал, да и остальные не сомневались, что там можно насобирать немало рыбы и раковин.

— Нам лучше бы не уходить далеко от Трои, если уж мы так твердо решили, что будем ее возрождать! — заметил из шатра Гектор. — Но здесь действительно небезопасно — если шторма будут повторяться, нам тут станет несладко. У Деифоба, кажется, снова лихорадка…

— Просто было холодно, вот и все… — ответил Деифоб, но таким слабым голосом, что не успокоил, а скорее напугал остальных.

Ахилл молчал, сосредоточенно вертя в руках нагрудник, который под его могучими пальцами прогибался и менял форму, как свежая лепешка. Наконец, герой поднял голову.

— Наш грот в апельсиновой роще не подойдет! — проговорил он задумчиво. — Он мал для нас всех — в нем было бы еще теснее, чем в этом шатре. Найти бы вблизи какое–то жилье… Ну не вблизи, хотя бы в пределах бухты или рядом с нею. Хоть какое жилье!

— Есть такое! — неожиданно вмешалась Елена.

Все удивленно посмотрели на нее. Спартанка почти всегда молчала, она даже редко поднимала глаза, все время выполняя какую–то работу и, кажется, больше всего желая, чтобы ее совсем не замечали… Ее никто и не замечал — всем было просто не до нее.

— Есть такое жилье, — повторила женщина тихо.

— Ты о чем это? — спросил Гектор. — Вблизи Трои есть подходящее жилье для нас? Но все ближайшие поселки давно разорены ахейцами.

— Поселки — да! — сказала Елена. — Но за южной оконечностью бухты, за полосой рифов, есть еще одна бухточка, в нее впадает горная речка — я забыла, как она называется… Выше по ее течению, но очень–очень близко от берега маленькой бухты, в лощине, стоит хижина старого пастуха Агелая. У него даже не одна, а две большие хижины — когда–то он имел семью, но сейчас живет один. Его ахейцы не трогали, потому что там кругом скалы, кажется даже, что к берегу в этом месте и не пройти. Туда только с моря легко добраться, но кораблю не войти в мелкую бухту, там во время отлива и лодка не пройдет. Вот старик и живет себе спокойно… И, я думаю… Думаю, он бы нас принял. Там много места, а Агелай — очень хороший человек! У него — козы и овцы, молоко, сыр… Там было бы спокойно. И пути туда, если ехать морем, ну… часа четыре по солнечным часам.

— Постой! — воскликнул Гектор. — Агелай, это… Это же — дед Париса, то есть тот самый пастух, которого считали его дедом, пока не открылось, что он сын троянского царя и царицы!

— Ну да… — смущенно пролепетала Елена. — Дедушка Агелай. Мы… мы с Парисом иногда ездили к нему в гости, когда не было боев, когда это было безопасно. Уходили через западные ворота в верхнем городе и навещали его. Парис по–прежнему любил старика, и тот очень любил Париса. Правда, в последнее время мы у него не бывали, но Парис справлялся у пастухов, которые пригоняли в Трою скот, и те говорили, что дедушка жив–здоров.

— А почему вы больше туда не ездили? — спросил Ахилл. — Хотя бы во время перемирия?

Елена вспыхнула, сверкнула глазами, но тут же опустила голову и проговорила почти спокойно:

— Возможно, Парис и ездил. Просто мы стали почти чужими, и я не хотела с ним нигде бывать. Мне не хотелось вообще его видеть!

Этот резкий, почти истерический возглас вырвался у женщины против воли, и она тут же умолкла, закрыв лицо руками.

— Отчего тебе было не пойти к царю Приаму и не сказать, что ты готова уйти к своему мужу Менелаю? — жестко спросила Пентесилея.

— Хорошо так говорить амазонке, которая не умеет жить под властью мужчины! — воскликнула Елена. — Я боялась, что Менелай меня убьет… и… и он ведь чуть не убил меня! А если бы о моих намерениях узнал Парис, то тоже мог бы меня убить. И вот он бы убил обязательно! О, вы все не знаете, вы не знаете до конца, что это за человек! — она сорвалась и кричала, глотая слезы, прижав ладони к щекам, не замечая, что от ее пальцев, выпачканных в золе, на лице остаются грязные полосы. — Вы не знаете, на какую бездну подлости способен ваш красавец Парис!

— Я знаю, что в нем было больше зла, чем добра! — проговорила Гекуба — без гнева, но так печально, что истерика Елены тут же унялась.

— Прости меня, матушка! — воскликнула женщина, бросаясь к ней и хватая ее руку. — Ты — его мать… И ты его любишь. Но и я любила его. И только я одна знаю до конца, что он мог сделать!

— Я тоже знаю.

От этих спокойных слов все сразу замолчали. Ахилл так же сидел на камне, положив на колени медный нагрудник, но его лицо в этот момент выражало такую ненависть и отвращение, что все, кто видел его, вздрогнули. Гектор пристально посмотрел на друга, привстав со своей лежанки. Тот ответил на его взгляд, и троянский герой все понял.

— Не может быть! — прошептал он.

— Может быть, Гектор. Может быть. Да ты и сам давно догадывался… Я не хотел говорить ни тебе, ни, тем более, Гекубе, но… раз неизвестно, где сейчас Парис, где он был во время взятия Трои… Скажи, Елена, коли уж ты сказала так много: ты ведь догадывалась, что Парис хочет убить Гектора?

— Я это знала, — твердо сказала спартанка. — Я знала, что он прячет яд, украденный из аптеки Кея, слышала, как он спрашивал у одного из рабов Гектора, пойдет ли он на второй день праздника Аполлона в храм, как делал это всегда… Я догадывалась давно, что есть какая–то тайна, которой Парис боится, и о которой Гектор, наверное, знает.