Месть сыновей викинга - [3]

– Хочешь спасти свою жизнь? – спросил он на языке саксов. – Или предпочитаешь быть повешенным, как хотели твои соплеменники?

2

С вопроса седобородого воина началось мое путешествие длиною в жизнь, которое превратило меня из одинокого молодого человека, отринутого и покинутого всеми, в сильного и могущественного ярла, обладателя личной дружины из трехсот воинов.

Я побывал в далеких землях. Я видел, как солнце опускается за крыши и шпили Миклагарда[1]. Я прикасался к травам бесконечных российских степей, бродил между высокими норвежскими горами, видел, как вулкан извергает дым и пылающие камни на суровый исландский ландшафт, и командовал тысячами воинов в столь крупных и кровавых схватках, что лишь немногим дано понять их масштаб и жестокость. Я повидал на своем веку гораздо больше, чем остальные. Я не отстаю от императора великого государства франков ни в славе, ни в богатстве. И все же, выводя эти самые строки на закате своей жизни, я знаю, что мне не довелось пережить ничего сильнее радости, которая охватила меня в той бедной деревушке, когда я, стоя на бочке с накинутой на шею веревкой, осознал, что моя жизнь спасена в результате невероятной случайности, которая могла произойти исключительно благодаря вмешательству богов. А значит, в тот момент высшие силы были чрезвычайно благосклонны ко мне; ибо северяне, что время от времени разоряли эти земли, никогда не говорили на языке саксов, а также почти не нападали на бедных крестьян и не зарились на их скудные запасы. Их целью всегда являлись монастыри, хранившие за своими стенами серебряные реликвии, и обширные владения олдерменов, изобилующие скотом и провиантом. Вопрос седобородого прозвучал столь же неожиданно, сколь непредсказуемо обрушилась на селение жестокая резня. Я изо всех сил старался, чтобы мой ответ вызвал у него интерес к моей особе.

– Если бы у меня был выбор, я предпочел бы жизнь.

Впервые я заметил в его взгляде какую-то перемену. Он выглядел удивленным.

– Как могло случиться, что ты знаешь наш язык? – поинтересовался он.

– Ответ на ваш вопрос поможет мне спастись?

– Вряд ли, – буркнул воин. – Однако, возможно, тебе поможет спастись знание местности. Ты знаешь город, где проживает ваш король?

Петля по-прежнему обвивала мою шею. Правая нога седобородого поглаживала бочку. Я не затягивал с ответом.

– Мы, саксы, называем его Эофорвик. Конечно, я знаю этот город. В Нортумбрии мне знакома каждая дорожка и тропинка. – Он взглянул на меня с некоторым сомнением, и я решил приукрасить ответ. – Вообще-то я объездил всю землю англов.

То, что я говорил на его наречии, не убедило седобородого. Быть может, ему было известно, что лишь тэны и олдермены имеют право выезжать за пределы своих владений. Бочка у меня под ногами скрипнула. Петля стиснула шею.

– Монастырь святого Кутберта отсюда гораздо ближе, чем Эофорвик, – продолжал я, опасаясь, что благосклонность богов оказалась недолговечной и уже миновала, как часто бывает. – Это самый богатый монастырь во всей округе. Монахи хранят у себя реликвии из литого серебра. Книжные оклады с вставками из драгоценных камней. Позолоченные кубки с жемчугами.

– Эка невидаль.

Выражение лица седобородого воина оставалось безразличным. Он на секунду задумался, затем обернулся и крикнул:

– Ильва!

К нему подошел широкоплечий викинг, единственный безбородый из всего отряда. Его светлые волосы выбивались из-под шлема свалявшимися клоками.

– Ильва, как обстоят дела с сокровищами в монастыре святого Кутберта?

Известно, что викинги часто носят странные имена, но когда безбородый воин ответил, я выпучил глаза. Его голос оказался светлым и певучим. Это был женский голос.

– Серебряные блюда из монастыря украшают стены зала в моем доме, – сказала она. – Из тамошних кубков я каждую зиму пью медовуху. В серебряном сундуке с красным драгоценным камнем моя мать хранит свою одежду, а перед большим бронзовым зеркалом подолгу сидит по утрам моя сестра, хотя едва ли то, что она в нем видит, способно вызвать у кого-то восхищение. Но какое тебе дело до этих сокровищ?

Отвечая, женщина сняла шлем, обнаружив отсутствие какой бы то ни было красоты. Под шлемом скрывалось грубое и угловатое лицо, изрытые оспинами щеки и мелкие близко посаженные глаза. Под сдавливающей грудную клетку кольчугой не было и намека на женские формы. Да и возраста она была не юного – на вид около двадцати пяти.

– Просто этот деревенский парнишка утверждает, – сказал Седобородый, – что у монахов святого Кутберта еще осталось немало всякого добра, то есть десять лет назад ты вынесла оттуда далеко не все.

Я привлек к себе внимание. Вся шайка стянулась к дубу. Они изумленно разглядывали меня, хотя я выглядел отнюдь не так необычно, как они сами.

Все мужчины носили длинные волосы и бороды. Их одежда и вооружение свидетельствовали о привычке промышлять грабежом. На головах у некоторых были непонятные головные уборы с шишками и отверстиями, другие предпочитали вовсе не покрывать голову, третьи же, как Седобородый и Ильва, красовались в искусно изготовленных шлемах с узорами и защитой для глаз. Оружие у них было таким же разномастным, как и одежда; мозолистые руки удерживали резные железные топоры и копья, соседствующие с вложенными в серебряные ножны тонкими франкскими или ирландскими стальными мечами с крестообразными рукоятями. Если бы эта бравая дружина только что, за пару мгновений, не вырезала население нашей деревушки, их можно было бы принять за труппу странствующих скоморохов.