Месть палача - [50]
Можно долго было слушать перепев и перекрик сотен птиц, каждый раз откликающихся на настойчивое перестукивание зеленых дятлов. Смотреть, как дружно каменные воробьи опускаются к глади маленького озера, чтобы ухватить каждый по звенящему комару. Как рисуют круги стремительные ласточки. А на них свысока поглядывают орлы, коршуны и черные грифы.
Но что плененному человеку от этой радости удивительной природы, когда он не волен остановиться, отдышаться и оглядеться?! Шаг за шагом, по сухой почве, по острым камням, по высохшей траве, то вниз, то вверх.
Шаг за шагом… Шаг за шагом…
Лишь однажды оживился Гудо, когда вышли на край пропасти. Глянув в синюю глубину, он усмехнулся и тут же заметил, как отрицательно кивнул головой Даут. Может быть, и прав был тайный пес Орхан-бея. Но было так заманчиво толкнуть в эту пасть смерти троих впереди идущих пастухов. А дальше… А что дальше? Чем бы закончилась схватка с оставшимися пастухами на узкой тропинке под отвесной скалой?
О! Если бы Гудо был сам, если бы с ним не было Греты!.. Не оказался бы он на черном дне другой пропасти. Пропасти под названием колодец.
– Ну, слава тебе Господи, проснулся. Рычишь ты во сне и храпом оглушаешь, аки зверь дикий. Даже отец Михаил, сверхмогучий в храпе, младенец пред тобой бессильный. Мало мне было мучений телесных и духовных, так теперь еще и глаз сомкнуть не могу. Ответь, ты человек или все же зверь?
– А ты слышал о «синем шайтане»?
– Во всех ста пятидесяти монастырях Афона говорят о нем как о дьяволе престрашном.
– Я и есть «синий шайтан».
В темноте ойкнул и как будто растворился обладатель молодого голоса, бесконечного вздыхания и молитвенного шепота. Ни шороха, ни дыхания.
Вот и хорошо. А что хорошего?
Гудо поежился и от досады выругался на родном германском.
– …И сказано: все возвращается на круги своя…
Ну, как тут не вспомнить мэтра Гальчини и его холодный тихий голос. Разве не таким был первый день пребывания юного Гудо в Подземелье Правды. Гробовая тишина, мрачная темнота, холод тяжелых цепей и… неизвестность. Что будет с ним через час, день? А будет ли для него вообще день? Или эта ночь подземелья для него вечная?
Тогда в первый день пребывания в каменном гробу Подземелья Правды Гудо кричал, рыдал и пытался выдернуть со стены свои оковы. Потом он устал от всего этого надрыва и долго-долго выл, как бешеный волк. Потом скулил, как неразумный щенок. Потом… А что было потом? Потом он проклинал все и всех. И даже Господа! Потом очень долго ничего не было. Просто ничего. Он умирал, высосав из камней своей темницы всю влагу.
И когда он умер, то увидел маленький огонек маленькой свечи, спускающийся из невероятного космоса.
Вот точно так же, как и сейчас.
Гудо почувствовал, как сжался его желудок, подтягивая кишечник. Как струйка холода пробежала внутри позвоночника и застыла в нем железным колом. Как мелко задергало левую ногу, и как медленно опускается его скошенная, уродливая челюсть.
– Живы ли, неразумные чада Господа нашего?
И все враз отпустило. Нет. Это голос не мэтра Гальчини. Это всего лишь старец игумен. Всего лишь? Или?.. Нет. Другого Гальчини быть не может, ибо он, как и сам сатана, только один. И тот и другой уникально неповторимы. О чем думал Господь, дав им жизнь?
– Так живы?
– Жив я! Жив, преподобный отец Сильвестр.
– Слышу голос неразумного отца Александра. А ты чего молчишь? Может и впрямь ты дьявол? Или человек?
– Ave, Caesar, morituri te salutant[117], – с усмешкой поприветствовал спускающегося на деревянной площадке старика Гудо.
Даже в свете небольшого факела, что был прикреплен к площадке, можно было разглядеть, как гримаса неудовольствия исказила лицо преподобного отца.
– От дьявола это. От дьявола.
Более старик не поворачивался и не говорил со своим знаменитым пленником. Зато он повис, озаряя факелом, над смиренно стоящим на коленях перед ним монахом в такой же заношенной рясе[118], как и у его старшего собрата по вере.
– А напомни мне, отец Александр, о наставительной речи разумного игумена недовольному монаху.
– С превеликим удовольствием для ваших ушей, святой отец, – с готовностью и подобострастием ответил тот и тут же громко исполнил: – «Тот протопоп, а ты пономаренок, он хорошо поет, а ты – безгласен, он умеет считать деньги, а ты – водонос, он бегло читает писание, а ты еле знаешь азбуку, он пятнадцать лет в монастыре, а ты – полгода, он добыл добро для братии, а ты в это время пас овец, он вхож во дворец, а ты глазеешь на богатые коляски, он – в плаще, а ты – в рогоже, у него на постели четыре покрывала, а у тебя – солома, у него десять литр[119] взноса в казну обители, а ты не истратил при постриге ничего хотя бы на свечку».
– Посему, заключает игумен, не завидуй и оставайся служкой, – перебил старик игумен. – Как мудро. Как мудро и справедливо для братии нашей в том наставлении. Помни его. Помни!
Старик медленно вернулся к своей деревянной площадке, взмахнул факелом и беззвучно стал удаляться, превращая факел в свечу, а затем и в далекую звезду.
– Если бы только старик знал, что это наставление прозвучало отнюдь не из уст святого отца
Осужденный за насилие, Гудо был отдан палачу… в ученики! С невероятной жестокостью вколачивалась в Гудо пыточная наука, а вместе с ней – медицина, история, механика. В его руках оказались тайные книги ордена, который в ХІV веке преследовался Церковью. Но он так и не прочел их. Его занимала лишь судьба той женщины, которую он обесчестил, и их дочери! И ради них он готов сразиться с той, чьим орудием являлся, – с самой Смертью!
«Проклятие палача» является продолжением известного романа Виктора Вальда «Палач». Выжив, благодаря своим невероятным знаниям, великому умению лекаря и ответственности перед семьей, палач Гудо вновь оказывается в плену «проклятия палача», которое тяготеет над каждым, кто когда-либо согласился стать таковым. Дьявольское наследие мэтра Гальчини ни на миг не оставляет в покое его лучшего ученика Гудо. Это наследие – великие знания и тяжкие грехи – вновь и вновь бросают бывшего палача в невероятные испытания, только пройдя через которые возможно спасти любимую женщину и дочь.
Звукозапись, радио, телевидение и массовое распространение преобразили облик музыки куда радикальнее, чем отдельные композиторы и исполнители. Общественный запрос и культурные реалии времени ставили перед разными направлениями одни и те же проблемы, на которые они реагировали и отвечали по-разному, закаляя свою идентичность. В основу настоящей книги положен цикл лекций, прочитанных Артёмом Рондаревым в Высшей школе экономики в рамках курса о современной музыке, где он смог описать весь спектр основных жанров, течений и стилей XX века: от академического авангарда до джаза, рок-н-ролла, хип-хопа и электронной музыки.
Как жили и работали, что ели, чем лечились, на чем ездили, что носили и как развлекались обычные англичане много лет назад? Авторитетный британский историк отправляется в путешествие по драматической эпохе, представленной периодом от коронации Генриха VII до смерти Елизаветы I. Опираясь как на солидные документальные источники, так и на собственный опыт реконструкции исторических условий, автор знакомит с многочисленными аспектами повседневной жизни в XVI веке — от гигиенических процедур до особенностей питания, от занятий, связанных с тяжелым физическим трудом, до проблем образования и воспитания и многих других.
Полу-сказка – полу-повесть с Интернетом и гонцом, с полу-шуточным началом и трагическим концом. Сказание о жизни, текущей в двух разных пластах времени, о земной любви и неземном запрете,о мудрой старости и безумной прыти, о мужском достоинстве и женском терпении. К удивлению автора придуманные им герои часто спорили с ним, а иногда даже водили его пером, тогда-то и потекла в ковши и братины хмельная бражка, сбросила с себя одежды прекрасная боярыня и обагрились кровью меч, кинжал и топор.
Беседа императора Константина и патриарха об истоках христианства, где Иисус – продолжатель учения пророка Махавиры. Что означает очистительная жертва Иисуса и его вознесение? Принципы миссионерства от Марии Назаретянки и от Марии Магдалены. Эксперимент князя Буса Белояра и отца Григориса по выводу христианства из сектантства на основе скифской культуры. Реформа Константина Великого.
Принятое Гитлером решение о проведении операций германскими вооруженными силами не являлось необратимым, однако механизм подготовки вермахта к боевым действиям «запускался» сразу же, как только «фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил». Складывалась парадоксальная ситуация, когда командование вермахта приступало к развертыванию войск в соответствии с принятыми директивами, однако само проведение этих операций, равно как и сроки их проведения (которые не всегда завершались их осуществлением), определялись единолично Гитлером. Неадекватное восприятие командованием вермахта даты начала операции «Барбаросса» – в то время, когда такая дата не была еще обозначена Гитлером – перенос сроков начала операции, вернее готовности к ее проведению, все это приводило к разнобою в докладываемых разведкой датах.
После Октябрьской революции 1917 года верховным законодательным органом РСФСР стал ВЦИК – Всероссийский центральный исполнительный комитет, который давал общее направление деятельности правительства и всех органов власти. С образованием СССР в 1922 году был создан Центральный исполнительный комитет – сначала однопалатный, а с 1924 года – двухпалатный высший орган госвласти в период между Всесоюзными съездами Советов. Он имел широкие полномочия в экономической области, в утверждение госбюджета, ратификации международных договоров и т. д.