Месть - [31]

— Детка, ты можешь претендовать только на роль крокодилихи!

— Ты — само очарование, Оскар.

— Едем ко мне? Напомню, на этот раз я готов любить, а не трахать!

— Поехали.

Мы выходим, садимся в лимузин, вызванный Оскаром специально для нашего путешествия от «Платины» до его шикарного особняка с тремя бассейнами, где я ещё, к слову, ни разу не была.

Краем зрения замечаю Макса, и он жалок, безумно жалок, но слёз нет.

— Знаешь, пусть прижмут его, но не бьют. Только один единственный удар — в живот. Ты сможешь это проконтролировать? Один хороший удар в живот, но без увечий. Хочу, чтоб он рыдал от боли.

— Этот не зарыдает и от 10 ударов.

— Пусть тогда попробует боль на вкус.

— Подумать не мог, что сын Слона будет такой сукой… Бить женщину — это предел ничтожности для мужчины, — острые глаза пронизывают меня насквозь.

— Это давно было, Оскар, не суди так строго. Сын какого Слона он, скажи, наконец?

— Отец его был в авторитете лет 10 назад, серьёзный человек был, справедливый. Но справедливость — не то качество, которое имеет силу в нашем зверинце. Припугнули его, он не испугался, отравили, но неудачно — остался жив, но… насколько я знаю, фактически инвалидом, ходить не мог, долго болел, империя его развалилась, подменить было некому — сын юнец совсем был, да и не в этом дело. Стервятники растащили его сферы по кускам. Не последнюю роль в этой подставе сыграл его лучший друг Фёдор, с которым ты дружбу водишь.

— Смеёшься? Какая дружба?

— Говорят, ты торговый центр с ним вместе строишь?

— Это всё было частью одной моей программы, не связанной с бизнесом. Но это неинтересно, расскажи подробнее про Фёдора.

— А что говорить? Слил он друга, и его сольют быстрее, чем ты себе новый маникюр сделаешь. Это, Соня, круговорот говна в природе. Зажрался он, дерзит тем, кому дерзить не следует. Декларирует честный бизнес, забыл, как сам выполз. Дни его сочтены, поверь моему слову. Сейчас время другое, такие отсохшие ветки, как Фёдор больше никому не нужны.

— Значит ты об отце Максима высокого мнения?

— Об отце да, но сам он, твой Максим, мне не нравится. Стержень в нём есть, но не такой как у отца, в бизнесе ему не пробиться, так и будет всю жизнь в услужении. Хотя, откровенно говоря, я понятия не имею, зачем ему это, денег у Слона было немеряно, думаю, им на 5 поколений вперёд хватит. Жених он с приданным.

— Этого никто не может знать наверняка. А насчёт бизнеса — он к этому и не стремится, другое у него в голове.

— Что?

— Музыка!

Оскар смотрит мне в глаза долго и внезапно начинает хохотать.

— Что смешного?

— Романтика в вас, женщинах, неистребима! Думаю поучиться на гитаре бренчать, может, замуж согласишься за меня пойти? — и вновь заливисто хохочет.

А у меня перед глазами Макс, жалкий, замученный, убитый безысходностью, но не плачущий…

Приезжаем к Оскару, дом огромен, но стиль не мой — слишком много пафоса и гламура в стиле сталинской эпохи: красные стены с золотой отделкой, паркет, подлинники на стенах, одна только люстра необъятных размеров, сверкающая хрусталём и золотом, окончательно выбила меня из настроения отдаться. Но с такими, как Оскар, в игры не играют, да с ними вообще лучше на скамейке запасных отсидеться. На попятную я даже в какой-то мере боюсь идти, выбора нет.

— Оскар, я в душ.

— Провожу, — галантно берёт мою руку в свою.

Ванная Оскара больше квартиры моей матери, вся в чёрном кафеле и канделябрах. Бизнесмен он крутой, но вот со вкусом у человека проблемы. Проследив мой взгляд, Оскар усмехается:

— Я же говорю жениться мне нужно! Женской руки не хватает, всё содрать к чертям и сделать по-человечески.

Оскар много ездит, интерьеры европейских гостиниц, очевидно, дали ему возможность понять, что собственное жилище смахивает скорее на больное самолюбие, нежели на комфортное и красивое пространство для жизни.

— Сейчас всё решается при помощи дизайнера.

— Видишь ли, они настолько выслеживают вкусы и предпочтения клиента, что получается в итоге вот такая несуразица, — и он обводит рукой чёрную обитель чистоты.

— Ну, ты слишком самокритичен! Не ожидала!

— Не все видят меня таким, Софья, только единицы, и все они близкие!

С этими словами вновь берёт меня нежно за подборок и целует. Странный жест: нечто среднее между отеческой лаской и мужской. Кого он видит во мне?

— Оставляю тебя! Как будешь готова, знаешь, где меня найти?

— Догадываюсь.

— Умничка! Что будешь пить?

— Коньяк.

— Отлично. Не томи меня слишком долго.

Раздеваюсь, долго принимаю душ, долго вытираюсь и долго не могу решиться выйти. Наконец, беру себя в руки. Сексуальность даётся с трудом, не помогает даже шикарный шёлковый халат, который, по словам Оскара никто до меня не надевал.

Оскар разгорячён, он в явном предвкушении особенной ночи, ведь обо мне в некотором роде ходят слухи…

Руки его не так мягки, как хотелось бы, не так ласковы, не так нежны, как я уже привыкла… Когда меня это особенно волновало или останавливало? Сколько мужских рук демонстрировали свои ласки моему телу? И я всегда умела настроиться на удовольствия! НО… Но, поцелуи его обжигают мне кожу, его запах заставляет меня сжиматься в клубок, и одна только мысль бьётся в висках «Чужой, не мой, не ОН». Разворачиваю сознание, закрываю глаза, я самка, просто самка… Но руки его на моей груди слишком грубы, слишком настойчивы, слишком безразличны, и делают всё совсем не так, как те другие руки…