Месть из прошлого - [15]

– Судя по всему, «беглый монах» или «Лжедмитрий» обладал немереными гипнотическими способностями. Ему бы только в политиках ходить! – «Лжедмитрий» папа произнес непередаваемо ядовитым тоном и начал загибать пальцы. – Лихо уговорил польского короля Сигизмунда дать ему денег на вторжение в Россию – раз. Пана Мнишека – отдать замуж дочь – два. Очаровал девушку «княжеских кровей» да так, что она, забыв обо всем на свете, стала женой до венчания того на царство – три. Убедил многотысячную русскую армию сражаться на его стороне – четыре. И, заодно уж, заставил поверить опальную вдову-царицу в то, что он-де и есть ее сын! Прямо граф Калиостро, а не средневековый русский царевич!

Алеша негромко засмеялся и потянулся за стаканом чая.

– И вправду смешно, – папа тоже весело рассмеялся и уселся напротив Алексея. – Знаешь, что мне больше всего нравится в объяснениях историков? То, что когда какой-то персонаж ведет себя не так как следует, по мнению этих самых историков, когда поступки персонажа не укладываются в придуманную ими же теорию, его тут же объявляют ненормальным!

– Ну, Николай Николаевич, будьте же справедливы… Кого это историки объявили ненормальными?

– Мальчик мой, – всплеснул руками папа и опять выскочил из кресла. – Да во времена смуты действовала целая армия безумных людей! Да что там «смутные времена»! Начиналось все с Ивана Грозного. Оказывается, Иван Грозный был шизофреником. Отсюда тяга к бесконечным женитьбам. Больному на голову царю церковь дала разрешение венчаться семь или десять раз – восхитительно! Кстати, тут у меня возникает вопрос. На каких основаниях можно ставить диагноз четыре столетия спустя? А Марина? Ладно, вышла замуж не известно за кого. Но зачем ей понадобилось иметь от безродного проходимца сына? Которого никогда и ни при каких условиях не повенчают на царство? Все ради тоже же призрачного трона? Очень похоже, что Марине можно поставить тот же диагноз, что и ее свекру – вялотекущая шизофрения. Итак, Иван Грозный – шизофреник, Лжедмитрий – явно психически ненормальный человек, самозванец, а вместе с ними полубезумные Заруцкий, Марина, инокиня Марфа, пан Мнишек с семьей, польский король с армией, ибо все они совершали, немыслимые с точки зрения нормальной логики, поступки. Не многовато ли сумасшедших?

Лизу стала потихоньку одолевать дрема. В полусне видела она сердито шагающего по кабинету отца и сидящего в пол-оборота Алексея. Длинная тень шевелилась на полу, доходила до книжного, упирающего в потолок, книжного шкафа, в котором Лиза любила рыться в холодные морозные вечера. Сладко пахло папиными сигаретами и кожей старого кресла.

– И все-таки, Николай Николаевич, мне трудно принять вашу версию, – услышала она сквозь вату полудремы голос Алексея.

– Это не моя историческая версия, – опять громко перебил его папа. – Вот лежит подлинный документ, где черным по белому записана правда. То, что тебе трудно принять новое прочтение истории, меня не удивляет. Когда в течение всей жизни твердят, что Дмитрий был самозванцем, поверить в другую версию практически невозможно. Так уж устроен человек.

Алексей оглянулся на кресло, где сидела Лиза, прижал палец к губам и накинул на лампу полосатый платок. Комната стала похожа на большой зеленый аквариум. Лиза зевала, прислушивалась к любимым голосам папы и Алеши и рассматривала сквозь уютный полусон разноцветные полоски на потолке.

– Николай Николаевич, что вы собираетесь делать? – понизив голос, спросил Алексей. – В такие неспокойные времена?

– Не знаю, друг мой, – тихо и очень грустно ответил папа. – Не решил пока. Но у меня к тебе есть одна просьба, Алешенька. Пожалуйста, сохрани этот документ, любым способом сохрани. И не оставь Лизочку в трудные времена.

* * *

Елизавета Ксаверьевна устала и замолчала. Часы показывали четверть пятого.

Я выключила ночник, поставила на прикроватный столик лекарство и вытерла рукой ее мокрые от слез щеки.

– А мне можно будет взглянуть на письмо? – осторожно спросила я.

– Конечно, девочка, – прошептала старушка и вложила мне в руки маленькую потертую книжицу. – Алексей исполнил просьбу папы. Он сохранил документ и спас меня.

Я посидела еще немного, подождав, пока дыхание старушки не успокоилось. Наконец она задремала.

Когда я выходила из спальни, старая дама выглядела счастливой, спокойной и больше не плакала. Ничто не предвещало смерти, а утром Елизавета Ксаверьевна не проснулась.

И вот Мур рассказал мне о своих подозрениях, что, возможно, дама умерла не своей смертью. Ее ближайшую подругу отравили, а работающего на Елизавету Ксаверьевну садовника убили вчера в отеле фешенебельного района Беверли-Хиллз.

Кстати, почему в гостинице? И каким образом, вернее, методом? Тоже отравили? Я не догадалась спросить Мура об этом, а сам он ничего не сказал. Специально или забыл?

Мне совсем не нравилось в сложившейся ситуации то, что буквально за неделю до смерти старушки завещание было переписано на мое имя – и это при наличии огромного числа родственников, алчно желавших получить наследство.

Так зачем дама изменила завещание? Из-за старинного письма, которое спас Алексей и которое Елизавета Ксаверьевна собиралась показать мне? Или чтобы элементарно насолить ждущим ее смерти родственникам?