Месть драконов. Закованный эльф - [11]

— Знаешь, мальчик, людям нужен тот, кто скажет им, что для них хорошо. Того, кто возьмет на себя ответственность и станет принимать решения. Большинство мучится из-за необходимости делать выбор. Они запутываются в сомнениях. Счастье, которое мы даруем им, заключается в иллюзии того, что существует тот, кто всегда знает, что истинно, а что ложно.

— А ты всегда знаешь, что истинно?

Старик рассерженно сверкнул глазами.

— Слушай меня, мальчик! Я говорил об иллюзии. Конечно, иногда ошибаюсь и я. Но это совершенно не имеет значения, поскольку из разочарования всегда прорастает мечта о новой истине, которой нужно следовать. Так управляют миром.

Барнаба недоверчиво смотрел на шамана. Он всегда считал Гату глуповатым дикарем. Возможно, они прекрасно поладили бы с Абиром Аташем, верховным священнослужителем, который сплел заговор против Аарона и которому так долго служил Барнаба.

— Тебе не чуждо умение обращаться с властью, не так ли?

Барнаба отвел глаза в сторону от колючего взгляда старика.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

— Меня тебе не обмануть, мальчик. Тот, кто бежит в долину на краю мира, у того должны быть очень могущественные враги. А их можно заполучить только в том случае, если подобраться слишком близко к власти. Иначе зачем бы демонам трогать тебя? В тебе какая-то тайна… — Он негромко рассмеялся, и этот звук напомнил Барнабе безрадостное блеяние недовольной козы. — Не тревожься, меня не интересует твоя тайна. Как бы там ни было, я благодарен богам, потому что они привели тебя сюда, а мне нужны такие люди, как ты.

«И потому, что я нужен тебе, должна была умереть Икушка», — рассерженно подумал Барнаба. Он знал, что старый шаман хочет воспитать из него своего преемника. По этой причине он должен был познакомиться с охотниками и пастухами горных кланов, чтобы распознать их чаяния и тревоги. Он должен был жить среди них, пока они не признают его, чужеземца. Пройдет много времени. Старик думал о будущем. Но Барнаба больше не хотел быть правой рукой священнослужителя.

Гата потянулся к ножу. Едва он коснулся его, как одернул руку. Широко раскрытыми глазами смотрел он на оружие.

— Это… — Он встряхнулся, словно собака, отряхивающая с шерсти воду. — Темнота, — пробормотал он и плюнул на оружие. — Зло таится в этом железе. Сунуть руку в змеиное гнездо менее опасно, чем прикасаться к этому кинжалу. Мы должны отнести его в такое место, где к нему не сможет прикоснуться рука человека.

Барнаба скептично оглядел нож, лежавший перед ним. Его рукоятка была обернута грязными кожаными ремнями, но клинок был необычным. Он сверкал серебром и казался непохожим на остальное железное оружие, которое ему доводилось видеть до сих пор. На металле не было ни малейшего налета ржавчины, зато таилось слегка голубоватое сияние. Кинжал был странным… Но действительно ли в нем зло? Он схватил оружие.

— Наверное, ты считаешь, что нести его должен я, поскольку тебе так неприятно прикасаться к нему.

Казалось, Гата затаил дыхание.

— Ты ничего не чувствуешь? — наконец недоверчиво поинтересовался он.

Нож удобно лежал в руке Барнабы. Его окутало приятное тепло и внезапно — ощущение власти, которого он не испытывал никогда прежде.

— Ты тоже чувствуешь это, не так ли? — Шаман прищурился, глаза превратились в узкие щелочки, и недовольно поглядел на него.

— Я ничего не чувствую, — солгал Барнаба.

— Чушь! — зашипел на него Гата. — Я ведь вижу. Ты уже одержим этим ножом. Он не из этого мира, равно как и та демоница, которая заманила тебя в озеро. Брось его! Он пятнает твою душу!

Барнаба подумал об Икушке. О проведенных с ней часах, которые считал сном. Она спасла его, когда он умирал. Дала ему все, а наградой ей стала ужасная смерть. На глаза навернулись слезы.

— Ты прав, Гата. Моя душа запятнана, — прерывающимся голосом произнес он.

— Я могу спасти тебя, — шаман склонился к нему. — Земля исцелит тебя. Тебе нужно одиночество гор. Ты сбросишь демонов, которые все еще бушуют в тебе.

По щекам Барнабы катились слезы. Он чувствовал поцелуи Икушки на губах, словно только что лежал рядом с ней. Ему конец! Одиночество не исцелит его. Его рука устремилась вперед. Кинжал вошел в горло Гаты прежде, чем старик успел отклониться. Он рухнул на колени. В его горле, словно второй рот, зияла рана.

Барнаба поднялся и огляделся по сторонам. Вокруг все было тихо, ничто не шевелилось. Никто не видел того, что он сотворил. Гата еще не был мертв, несмотря на то что кровь широким ручьем текла ему на грудь. Старик поднял взгляд на Барнабу. Губы его шевельнулись, но вместо слов с них сорвалось лишь невразумительное бульканье. Барнаба выдержал взгляд шамана, пока искра жизни не погасла в его глазах.

— Ты прав, старик. В моей душе поселился демон. А ты был настолько глуп, что убил доброго духа, который набросил оковы на моего демона, — он поглядел на лагерь, где утренний свет преломлялся на золотых штандартах, всаженных в землю перед шатрами Арама.

— У демона твое имя, Аарон. Ты дважды разрушил мою жизнь. Ты позаботился о том, чтобы у меня не осталось ничего, кроме мести, — он поглядел на окровавленный нож, который сжимал в руке, затем на мертвого шамана, безжизненные глаза которого по-прежнему смотрели на него. Убить его было легко. И это принесло облегчение…