Мессианское наследие - [60]

Последние времена, или апокалипсис, способны функционировать в качестве мощного символа, затрагивающего самые глубокие струны человеческой души и обретающего поистине глобальный масштаб. Но такие символы, именно в силу исключительно мощной энергетики, заключенной в них, чаще всего используются элитами — небольшими группами, применяющими их для манипулирования и эксплуатации большинства. Более того, на всем протяжении истории человечества такие символы стремятся вырваться из-под власти тех, кто стремится держать их под контролем, и предаться безумству, превращаясь в то, что французский писатель Мишель Турнье определяет понятием «дьяволы». По словам Турнье, «дьявол» — это символ, который обрел самостоятельность, следуя собственному закону или принципу, этакий монстр, Франкенштейн, порабощающий — а то и уничтожающий — тех самых людей, которым он вроде бы служит. Символы могут быть весьма опасными, и, как говорит Турнье, те, кто согрешает посредством символов, часто подвергается карам со стороны тех же символов.

Именно в таком мрачном контексте следует рассматривать современные мессианские религии с их учением о последних временах. Это — тот самый контекст, который создан предшествующими двадцатью веками мессианских ожиданий, запутанных и так и не исполнившихся. Дело в том, что мессианские религии действуют по принципу актуализации и использования символов. Именно так действуют многие выдающиеся личности, группы и институты. Так же, разумеется, если мы правильно его понимаем, действует и некое тайное общество, занимающее столь видное место в нашей предыдущей книге, — Приорат Сиона.

Главный вопрос здесь, разумеется, заключается в том, какой именно смысл вкладывается в использование того или иного символа, что этим достигается, что утрачивается и ради чего все это делается. Каковы, к примеру, могут быть последствия появления прямых кровных потомков Иисуса или его родственников и как можно учитывать подобные последствия? Как использовались и функционировали уже в нашем веке другие принципы, связанные с «импортом» мощных символов? Чтобы иметь право и возможность судить об этом, необходимо рассмотреть взаимосвязи, сложившиеся на протяжении последних ста с лишним лет между поисками смысла, новыми религиозными импульсами, формированием новых ценностей и политической властью.

11 УТРАТА ВЕРЫ

Иисус, ссылаясь на Второзаконие[129], говорил, что не хлебом единым будет жив человек[130]. Уже в нашем веке некоторые психологи — такие, как К. Г. Юнг, утверждали, что у человека существуют некие внутренние, нематериальные потребности, столь же насущные, неотложные и элементарные, как потребность в пище, крове над головой и продолжении своего рода. Вероятно, можно доказать, что эти внутренние потребности представляют собой более достоверное оправдание человеческого бытия, чем пресловутый «разум», выделяющий человека из царства животных. Одной из наиболее насущных потребностей такого рода является необходимость постижения смысла, осознание цели жизни. Человеческое достоинство основано на априорном допущении о том, что человеческая жизнь важна и значительна сама по себе. Мы с большей готовностью согласимся переносить боль, унижение, скорби и всевозможные болезни, если все это служит некоей цели, чем если все это не будет иметь никаких последствий. Мы готовы переносить лишь то, что имеет хоть какую-то важность.

По традиции, все равно — оправданной или нет, задача выявления конкретного смысла и цели бытия (в большей или меньшей мере и с разной степенью эффективности) обычно возлагалась на религию. Даже сама концепция государства (которая, в форме национализма, непременным элементом которого была религиозная составляющая) по-прежнему продолжает существовать в религиозном контексте. Государство, даже если оно декларируется как секулярная структура, тем не менее может интерпретироваться как политическая единица, отражающая определенный божественный мандат или гарантии неких дарованных Богом прав, или актуализацию некоторых законов, корни которых лежат в чисто религиозной почве. Даже так называемая Великая Французская революция, которая, на первый взгляд, полностью отрицает всякую организованную религию, на самом деле просто поменяла название объекта почитания, дав ему название «прав человека», в основе которых лежали чисто религиозные представления. В самом конце Робеспьер, по-прежнему отрицавший Церковь и любое божество с антропоморфными чертами, тем не менее выступил сторонником установления «культа Верховного Существа».

Начиная с конца XIX — начала XX в. начался процесс невиданного прежде увеличения числа научных дисциплин и расширения сфер познания. Новые дисциплины приобретали все более и более выраженный специализированный характер, и их число продолжало и продолжает увеличиваться. Это было продиктовано ориентацией, радикально отличной от той, которой придерживалась наука при жизни наших предков. Имена, с которыми в первую очередь связано подобное изменение ориентации, — это, конечно, Маркс, Дарвин и Фрейд, хотя в этом же ряду можно назвать множество других мыслителей в области социологии, психологии и прочих родственных им наук. Со времен Дарвина наука обрела в сознании широких кругов столь высокий авторитет, которого она никогда прежде не знала. Вплоть до середины XIX в. социология вообще не существовала как самостоятельная научная дисциплина, а психология получила статус науки и того позже. Более того, каждая из новых дисциплин или сфер научной деятельности вскоре начала дробиться на все новые и новые направления и течения. В рамках этого процесса начала разрушаться и делиться на отдельные фрагменты целостная картина мира, предлагаемая религией.