Мессианское наследие - [37]
Когда этот фрагмент встретился Тертуллиану[75], одному из ранних апологетов и учителей церкви, он наставал, что это дьявол, за несколько веков до Христа, дерзнул пародировать таинство христианской евхаристии, чтобы приуменьшить важность слов Иисуса. Если это так, то в роли этого дьявола мог выступать… апостол Павел, озабоченный «промывкой мозгов». Как пишет один современный комментатор,
«Даже судя по тем сравнительно скудным сведениям о митраизме и его литургике, которыми мы располагаем, совершенно очевидно, что многие фразы Павла [в его посланиях] гораздо более напоминают терминологию персидского культа, нежели евангельскую лексику».
Но христианство должно было стать не просто конкурентоспособным, то есть предложить бога, способного отвечать чудом на чудо и сверхъестественным явлением — на сверхъестественное явление. Оно должно было показать свою респектабельность и доказать, что оно вполне допустимо в мире, являющемся составной частью Римской державы.
Между тем поначалу все обстояло совсем не так. Иисус, в строгом соответствии с римскими законами, был казнен как государственный преступник, совершивший преступление против Рима. Его ближайшие сподвижники рассматривались в качестве подрывных элементов, если не откровенных революционеров, цель которых — свержение римского владычества в Палестине. Святая земля давно стала источником постоянного беспокойства для римских властей, и после восстания 66 г. н. э. враждебность римлян в отношении иудаизма резко усилилась. Ни одна религия, в которой сохранялись следы иудейского мессианского национализма, не могла надеяться на выживание в пределах Римский империи. Вследствие этого все следы мессианского национализма необходимо было уничтожить или трансформировать.
Чтобы внедриться в римский мир и иметь возможность распространяться в нем, христианство претерпело сложную эволюцию, в процессе которой переписывало ту историческую конкретику, из которой оно возникло. Оно вовсе не намерено обожествлять бунтаря, выступавшего против Рима. Оно не намерено превозносить до небес персонажа, казненного римлянами за преступления против империи. В результате ответственность за убийство Иисуса была переложена на евреев, причем не только саддукеев, которые, занимая важные посты в администрации, действительно приложили к этому руку, но и всех жителей Святой земли вообще, которые, кстати сказать, были фанатичными последователями Иисуса. Что касается Самого Иисуса, то Он, будучи вырван из исторического контекста, превратился в аполитичную фигуру — иномирного Мессию из другого мира, не притязающего на власть кесаря. Поэтому все упоминания о политической деятельности Иисуса были либо смягчены, либо истолкованы подобающим образом, либо попросту опущены. Таким путем все следы еврейского патриотизма мессии сознательно игнорировались, превратно истолковывались или объявлялись малосущественными.
Размах и подлинные масштабы идеологического триумфа Павла над Иаковом и иерархами назарейской общины становятся более очевидными, если переместить фокус внимания на Симона Петра. Действительно, Симон Петр являет собой нечто вроде барометра в сложившейся ситуации. Его личная позиция — это почти зеркальное отражение поведения сотен адептов, которые переходили от Иакова к Павлу, от одной из обновленческих ветвей иудаизма — к все более и более автономной религии, которая впоследствии получила название христианства.
В нашей предыдущей работе мы уже описывали ближайшее окружение Иисуса, состоявшее из двух более или менее четко отличных друг от друга групп — «сторонников родословия» и «сторонников благовестил». «Сторонники родословия» представляли собой относительно узкий круг представителей аристократической или патрицианской касты, членов семьи Самого Иисуса и семей его ближайших родственников. Для этих людей главным вопросом был вопрос о легитимном наследственном преемстве, восстановлении на престоле Израиля законного царя и, когда попытка этого не удалась, сохранении чистоты царской крови. «Сторонники благовестил» были гораздо более многочисленны, составляя широкую базу движения и представляя все сословия. Их приоритеты носили более земной, ограниченный характер и отличались большей прагматичностью. Эти люди придавали главное значение учению Иисуса, которое по самой своей природе возбуждало в людях одновременно и страх, и надежду. С одной стороны, эти люди боялись ужасов ситуации, которую описывал Иисус. Их страшили перспективы надвигающегося апокалипсиса, Страшного Суда, грядущие кары и воздаяния. С другой — их вдохновляло обетование Спасителя о том, что они, как верные последователи Мессии, получат уникальное воздаяние за свою верность и понесенные ими страдания. Это переплетение страха и надежды создавало тот самый магнетический потенциал, который привлекал многих.
Судя по тому, что мы знаем о нем, Симон Петр, видимо, был типичным «сторонником благовестия». Он не производит впечатления хорошо образованного человека. По всей вероятности, он не слишком разбирался в проблемах широкого плана, будь то политика или богословие. Он не принадлежал к числу ближайшего окружения Иисуса, и многие решения принимались за его спиной и без его ведома. Как мы уже говорили, он, вероятнее всего, был воинственно настроенным националистом, не чуждым ненависти и насилия. Возможно, он был зилотом или, во всяком случае, бывшим зилотом; не исключено, что он — одно и то же лицо с Симоном Зилотом.(9) На всем протяжении общественного служения Иисуса Симон Петр всегда находился рядом с учителем, словно выполняя функции телохранителя, что нашло отражение в его прозвище-кличке — Твердый, Стойкий. И хотя он не отличался особым мужеством, он был всецело предан своему служению. Ко времени появления на политической сцене апостола Павла пост официального главы назарейской партии в Иерусалиме занимал Иаков, брат Господень. Но именно Симон Петр в равной мере благодаря миссии, возложенной на него Самим Иисусом, или благодаря своей собственной харизме, пользовался наибольшим влиянием в общине и проявлял исключительную верность Учителю.
