Мессалина - [83]

— Добрый вечер, — проговорила она голосом более тихим, чем ей хотелось. — Я — Лисиска.

Он встал перед ней и, нахмурив брови, обводил ее пристальным взглядом, от которого ей сделалось не по себе.

— Ты неразговорчив, — заметила она, протягивая к нему руку. — Гнатон сказал, что ты заплатил за целую ночь. Садись же. Если хочешь вина, я тебе налью. А может, ты предпочитаешь сразу перейти к ласкам? Уверяю, что ты не будешь разочарован. Я слыву одной из самых искусных куртизанок Рима… Отчего ты молчишь? Я так мало нравлюсь тебе, что ты раздосадован?

— Напротив, — наконец-то заговорил он, садясь подле нее. — Я и подумать не мог, что ты действительно так прекрасна, как мне говорили.

— Так значит, ты молчишь от изумления?

— Изумления и восхищения. Мне сказали, что ты похожа на императрицу, но я не предполагал, что сходство настолько велико, что можно даже вас спутать.

— Я уже слышала об этом от других. Я видела ее всего один раз, и мне показалось, что у меня с ней в самом деле есть что-то общее.

— Что-то? Но у тебя такие же волосы, такие же темные завораживающие глаза, тот же цвет лица и даже тот же голос — мелодичный и вместе с тем повелительный. О теле я не могу судить, поскольку не видел ни ее, ни твоего.

— Мое ты можешь увидеть, как только выразишь желание. Твои речи, однако, меня удивляют. Я не знаю, кто ты, но, послушав тебя, можно заключить, что ты влюблен в супругу цезаря.

— Не важно, кто я, и чувства мои не важны.

Говоря это, он тронул крепкой рукой ее красивое колено и, немного погладив его, провел ладонью по ноге.

— У тебя нежная и теплая кожа…

От этой ласки Мессалину постепенно охватывала дрожь. Он опустился на колени и, обнажив ей ноги, коснулся губами ее трепещущей плоти. Потом его губы спустились до самых пальцев с алыми ногтями. Изумленная, она не противилась его ласкам, с наслаждением обнаруживая в себе глубоко спрятанное желание, которое она испытывала к этому человеку, так внезапно возникшему в этой ночи. Она уже не была куртизанкой на ложе, она была императрицей, принимающей почести от придворного. И хотя в любом другом случае она взяла бы инициативу в свои руки, помогла бы любовнику скинуть одежду, осыпала бы его ласками, теперь она оставалась неподвижна и с интересом следила за чувствами, которые пробуждали его ласки в самых потаенных уголках ее тела и души.

Он поднялся, склонившись над ней, развязал пояс и отбросил в стороны покрывало. Он целовал и ласкал ее неторопливо и размеренно, с явным удовольствием продлевая ожидание, доводя вожделение до высшего накала. Не в силах справиться с завладевшим ее плотью желанием, она властно привлекла его к себе, взяла его губы в свои, прижала к себе его тело. Она ощутила его проникновение — внезапное, стремительное, полное, принесшее ей облегчение после напряженного ожидания, и, тихонько постанывая, задвигала бедрами, помогая ему увлечь себя в сияющее пространство последнего наслаждения.

— Прекрасный незнакомец, я вижу в тебе сына Венеры, ты любовник столь же необычный, сколь и искусный. Я редко получала такое удовольствие и объятиях мужчины. Счастливая твоя супруга, счастливые твои возлюбленные!

Была уже глубокая ночь. Гай и Мессалина отдыхали, лежа рядом, и пили из тонких стеклянных чаш изысканное метимнское вино. Говоря об удовольствии, Мессалина не до конца выразила свою мысль: она не только получила несравнимое удовольствие в объятиях мужчины, которого, как ей казалось, когда-то ненавидела, но испытывала теперь к нему какое-то новое, неведомое ей чувство, и шло оно не от плоти.

— Да будет тебе известно, — отвечал он, — что у меня есть только супруга, которой я пресытился.

— И поэтому ты наведываешься в лупанары?

— Вовсе не поэтому. Я пришел к тебе из-за твоего сходства с императрицей, а посещать лупанары — не в моих правилах.

— Я что-то не понимаю. Ты занимался любовью со мной, а думал об императрице?

— Раз уж я плачу, то могу признаться: именно с этой целью я и пришел к тебе.

— А если бы я не была так похожа на Мессалину, ты бы пренебрег мной?

— Конечно.

— Клянусь Купидоном! Уж не влюблен ли ты в эту женщину?

— Еще не знаю.

— Я все меньше понимаю тебя. Наверное, ты патриций, который хотел бы отомстить императору, представив, что совращает его жену?

Он расхохотался и протянул ей чашу, которую она с готовностью наполнила вином.

— Нет, я и думать не думаю о Клавдии. Теперь я почти сожалею, что вкусил наслаждение с тобой.

— Я разочаровала тебя?

— Совсем наоборот. Именно поэтому я и сожалею. Если бы ты меня разочаровала, я бы с легким сердцем покинул тебя, а себе сказал бы, что и императрица не лучше, чем ты. Я бы выкинул вас обеих из головы и стал бы думать о другом и о других женщинах. Но с тобой я познал столь волнующее наслаждение, что мне все время будет хотеться испытать его вновь.

— Тут нет ничего невозможного. Мне кажется, ты богат. Я могу принадлежать тебе столько, сколько ты пожелаешь.

— Конечно. Но ты не Мессалина.

— Какая разница? Важно, что со мной ты получил удовольствие.

— И да и нет. Удовольствие действительно влечет меня к тебе, но я хочу обладать Мессалиной.

— Тогда тебе надо просто прийти к ней. Я слышала, что она принимает многих мужчин в своем доме на Квиринале и даже у себя во дворце. Почему бы ей не принять тебя? Я даже удивлена, что ты с ней незнаком. Ты же не какой-то безродный провинциал.