Мессалина - [21]

— Может быть, — чуть слышно ответил Азиатик.

— Если так, — вмешался в разговор Клавдий, — то мне жаль тебя оттого, что ты не пускаешься в безумства… Однако, Симон, ответь мне, я вот все смотрю на Елену и чувствую, что самое время тебе выполнить обещание. Я бы хотел узнать, какого вкуса губы у мировой души.

Симон улыбнулся и подозвал молодую женщину; она тотчас предстала перед ними.

— Клавдий, наш горячо любимый гость, желает узнать тебя поближе, чтоб ты раскрыла ему секреты всемирной любви, — сказал Симон.

— Он утолит жажду из моего источника, — отвечала Елена, адресуя призывную улыбку Клавдию, который икал и тряс головой.

— Э! О нас-то, кажется, забыли! — вскричал Арбакт. — Апион все рассказывал мне историю египетского жреца из Гелиополя, который взял имя Моисей и вывел из Египта древних евреев, ставших предками нынешних. Они так долго бродили по пустыне, что я теперь сам умираю от жажды. А ты, как я погляжу, раздаешь женщин…

— Именно так, Арбакт, — подтвердил Симон. — Я вижу рядом с тобой Попилию, она, я уверен, будет счастлива познать глубины твоей души.

— Клянусь всеми богами! — с едким смешком воскликнула старуха. — Я открою ему глубины своей души и глубины еще кое-чего, и ты, Арбакт, убедишься, что многоопытная старуха в постели стоит большего, чем молоденькая дура.

— Я не сомневаюсь, — ответил Арбакт, послав Попилии улыбку, более похожую на гримасу. — Но для начала я бы предпочел одну из твоих танцовщиц…

— Предоставляем тебе выбрать, Арбакт, — с важным видом объявил Симон.

Арбакт поспешно встал и, взяв одну из танцовщиц за руку, повлек из триклиния.

Клавдий, склонившись к уху Симона, спросил о цене за Елену. Ответ заставил Клавдия вздрогнуть.

— Симон, ты сговорился с моим племянником Калигулой, чтобы разорить меня! — воскликнул он. — Ты что, сообщник этого Геликона?

— Что ты хочешь этим сказать, друг мой? — засмеялся маг. — Ты имеешь в виду цезарева отпущенника, который сопровождает его повсюду — в бани, на пирушки, на игры, — словно он его тень?

— Именно его. Этот Геликон — человек коварный и подхалим, он клевещет на всех, словно хочет, чтобы в Риме остались только двое — он и Калигула. Я знаю, это он надоумил моего племянника ввести меня в жреческую коллегию, созданную в честь Друзиллы. Кстати, тебе известно, что члены этой коллегии должны не только брать на себя расходы по ее культу, но и оплачивать изготовление статуй и посвященных ей памятников, так что я был вынужден заложить большую часть своего имущества, ведь одно лишь внесение в список жрецов стоит восемь миллионов сестерциев. Вот уж поистине дорого оплаченная честь! А все этот Геликон, чтоб его Плутон унес в аид! Назначил такую разорительную цену!

— Тебе грозит продажа имущества? — забеспокоился Симон.

— Мне надо всего опасаться, но мог ли я противиться, если Калигула каждый день упрекает меня за то, что сооружение статуй его братьев шло слишком медленно?

— Да, положение у тебя щекотливое, — признал маг, будучи в глубине души уверен, что Клавдий, несмотря ни на что, еще владеет значительными средствами и своими жалобами просто хочет снизить цену.

Но трясущий головой Клавдий бросил на Симона полный отчаяния взгляд, и маг, казалось, смягчился. Наклонившись к Клавдию, он что-то шепнул ему, после чего лицо Клавдия просияло от удовольствия.

— Симон, ты мне брат, — заикаясь, пробормотал он.

В следующий миг он как-то гнусаво расхохотался, пошатываясь, встал и, поддерживаемый Еленой, удалился.

— Когда Елена уходит, кажется, что меркнет солнце, — заявил льстивый Апион.

— Разумно сказано, Апион, — откликнулся маг. — Елена не только мое солнце. Она еще земной образ небесного светила.

Он хотел было пуститься в свои обычные эзотерические разглагольствования, когда слуга объявил о прибытии двух ожидаемых гостий. Симон поднялся и пошел в переднюю встречать их. Маг был поражен красотой и искрящейся молодостью Мессалины, чьи темные глаза завораживали тайной, а трепетные губы выдавали обостренную чувственность. Ее тяжелые волосы были подняты и удерживались гребнем из слоновой кости с изящной золотой инкрустацией, а развитые формы выгодно подчеркивала темно-зеленая туника из тонкого, колышущегося шелка. Симону не пришлось сожалеть о том, что он в конце концов согласился принять в свой круг обеих этих женщин. Саббио и домоуправитель Теогония изрядно похлопотали, чтобы Симон, опасающийся чужаков и доносчиков, решился назначить день, когда он примет Мессалину и пожелавшую сопровождать ее мать. Со своей стороны, Лепида столько наслышалась о достоинствах мага, что твердо поддержала просьбу дочери.

— Мы только что говорили об ослеплении, которое вызывает появление солнца, — сказал Симон Мессалине, — но оказывается, мы не вполне знали, что это такое, пока не увидели тебя.

— Боюсь, Симон, что я лишь слабый отсвет того солнца, что сверкает в глубине твоей души, — скромно ответила Мессалина.

— Лепида, — снова заговорил Симон, — какая радость для тебя иметь такую дочь, но в ней еще не вся твоя слава: я вижу, что это от тебя Мессалина унаследовала столь дивные прелести.

После обмена любезностями он пригласил обеих женщин в соседний атрий. Вокруг четырех высоких, устремленных к проему в крыше колонн с каннелюрами, нижняя часть которых была окрашена в красный цвет, а все остальное — в ярко-желтый, обитал сонм странных варварских божеств, кои и привлекли внимание гостий. Они остановились осмотреться, и Симон заговорил: