Мессалина - [126]

- Я ждала этого! - сказала она.

Потом она встала на ноги и, указав рукой на труп, повернулась к Лупу и преторианцам, которые с любопытством заглядывали в дверной проем.

- Вот, - произнесла Цезония, - вот он, ваш император! Молодой, красивый, отважный. Вот он! Его тело изуродовано тридцатью ранами. Это вы, это ваши центурионы и трибуны доставили удовольствие подлым патрициям, убив моего бедного Гая, который вас так любил, так щедро одаривал милостями и наградами!

Немного помолчав, она добавила:

- О, я это заслужила! И Гай это заслужил, потому что слишком доверял вам и не хотел меня слушать. А ведь я знала, я догадывалась о предательстве. Сколько раз я говорила ему, чтобы он приказал убить этих трусливых патрициев. Всех убить! Всех, до единого!

- Ах, вот какие советы ты давала этому чудовищу, жаждавшему человеческой крови! - рассвирепев, воскликнул Луп и поднял над головой меч. Преторианцы разом ввалились в комнату, крича:

- Смерть ей! Смерть ей!

Тогда Цезония раскрыла грудь и подставила ее под меч трибуна, который тут же нанес ей удар огромной силы. Женщина упала на колени. Ее белая кожа мгновенно обагрилась кровью, хлынувшей из ужасной раны. Вдова Калигулы с приглушенным стоном повалилась на спину.

Один из преторианцев схватил маленькую Друзиллу за ножку и, широко размахнувшись, размозжил ее голову об стену [III].

А пока все это происходило на Палатинском холме, в лагере претория к шестнадцати когортам гвардейцев, желавших, чтобы преемником Гая стал Клавдий Друз, присоединилось войско германцев. Кроме них, нового императора хотели провозгласить бесчисленные толпы городской черни и клиенты родов Юлия и Валерии, оцепив земляную насыпь вокруг казарм. Клавдий, поначалу перепуганный, но затем ободренный грозной мощью преторианцев, а также настойчивыми просьбами супруги, Калисто, Палланта и Полибия, в конце концов решил больше не противиться судьбе и принять корону из ее рук. Он пообещал каждому преторианцу по шесть тысяч сестерциев в случае победы и, хотя был уверен в успехе, время от времени спрашивал о вестях из курии, всякий раз добавляя:

- А если сенат будет против? Вдруг он не захочет поддержать меня?

- Ничего… захочет… вот увидишь, - досадливо морщась, отвечала Мессалина.

Ночью император и императрица позвали своих друзей на ужин в комнату, предоставленную им префектом претория. В течение всей трапезы Мессалина то и дело вставала из-за стола, чтобы отдельно переговорить с Клементом Аретином, с Калисто или с Квинтилией, которая приносила новости из города и, получив очередное поручение, вновь исчезала. Дело было в том, что, сохраняя внешнее спокойствие, супруга Клавдия не могла не думать о двух тысячах преторианцев, решившихся отстоять древнее республиканское правление. Вот почему «она, не открывая своих опасений мужу, который впадал в панику по любому поводу, принимала все меры, чтобы потушить пожар, разожженный на Форуме Хереей и Сабином. Ее главной заботой было вернуть в лагерь четыре когорты гвардейцев и присоединить их к шестнадцати, уже присягнувшим Клавдию.

- Все может случиться, пока две тысячи солдат подчиняются сенату, - повторяла она. - Нужно любой ценой заполучить эти когорты. Любой ценой!

С этой целью ее посланцы один за другим отправлялись на Форум. К счастью, Клемент Аретин, сначала колебавшийся между республиканцами и Клавдием, теперь явно склонялся на сторону последнего.

По предложению префекта претория, она поочередно вызывала самых надежных центурионов, которым, обещая щедрые вознаграждения и почести, велела идти к курии и во что бы то ни стало вернуть в лагерь когорты, преданные сенату. Они должны были уговаривать декан и солдат, сулить им деньги и повышения по службе, использовать каждую представившуюся возможность… Главное - добиться своего! О, они добьются, добьются! А тогда весь мир узнает, как она отблагодарит их! И те, польщенные и воодушевленные, уходили, смешивались с четырьмя когортами Хереи и Сабина и делали все, что от них зависело, чтобы выполнить просьбу Мессалины. Она же вновь садилась за стол, но не притрагивалась ни к питью, ни к пище. Ее лицо пылало, словно озаренное восходом славы. Она слышала звуки завтрашнего триумфа и упивалась ими. Мессалина чувствовала озноб, ее действительно немного лихорадило.

За ужином Клавдий три или четыре раза выразил желание, чтобы его избрание императором было одобрено сенатом.

- Доверься мне и ни в чем не сомневайся! - тихо сказала Мессалина, устроившаяся с ним на одном ложе. - Позволь твоей Мессалине руководить событиями!

И, наклонившись к самому уху супруга, нежно прошептала:

- Разве твоя жена плохо тобой руководила? Не она ли, приложив столько самоотверженной любви и настойчивости, за четыре года подготовила все, что сейчас произошло?

- О да! Ты была моей доброй путеводной звездой, которая влекла меня за собой по этому тернистому пути, полному опасностей и препятствий. А я даже не знал, что он меня приведет к трону Цезаря! Ты навсегда останешься госпожой и повелительницей твоего преданного Клавдия, послушного каждому слову своей супруги.

В этот момент Мессалина почувствовала, что кто-то тянет ее за край одежды. Она обернулась и увидела проконсула Луция и Вителия Непота, стоявшего на коленях возле ложа, на котором она возлежала.