Мертвый язык - [10]

Катенька прыснула в ладошку.

— Но ведь и у Карпухина, выйди к нему тогда ваша тетя, жизнь тоже могла сложиться иначе, — заметила Настя. — Скажем, не задаться.

— Верно, — согласился дядечка. — Но тетя бы в этом случае терзалась мыслями о сбывшемся, а она ими и так терзается.

Собственно, Настя не опасалась приключений, что само собой следовало из ее жизненной установки, однако ловкое обоснование позиции ей понравилось. Сосед определенно умел располагать к себе случайных встречных. Хотя, судя по бесцеремонности, легко мог и послать — настолько далеко, насколько захочет.

Разговор тем временем сошел к собакам, поскольку Катенька успела поведать причину их с Настей в этом месте появления, рассказать историю своей последней «вставочки» и вскользь упомянуть о внешнем сходстве доцента с забытой под дождем левреткой.

— Мы позволяем себе быть снисходительными к бессловесным тварям, — сказал сосед, между делом представившийся Ромой (как раз принесли мороженое с ромом), известным в кругу товарищей под прозвищем Тарарам, — а они, вообразите-ка, прекрасно постигают мир без помощи пропитанного ложью языка и редко покупаются на всевозможные фальшивки. Они в отличие от нас пока еще неотделимы от реальной, тревожной, подлинной основы бытия, знают толк в простых вещах и ведают вкус неподдельной жизни. Недаром ведь следить за качеством сосисок мы доверяем кошкам и собакам. Более того, скажу вам истинную правду: те, кого мы надменно называем своими меньшими братьями, имеют представление о величии небес и подобно нам способны к мифотворчеству и производству слухов.

— Да что вы говорите! — округлила озорные зенки Катенька.

Тут в качестве примера упомянутых звериных качеств Рома Тарарам рассказал историю одной собаки, которую (историю) услышал от своего дяди, работавшего некогда на Байконуре. Нет, этот дядя не родня той тете, что терзалась о несбывшемся над школьной запиской, он проходил по линии отца, а тетя — по совсем другой, извилистой и темной. Так вот. Собаку звали Жулькой, и была она самой рядовой дворнягой из геройского отряда космических собак, которыми в былые времена пуляли в небо, чтобы доподлинно узнать, чем неизведанная звездная пустыня может грозить земному организму. Там все такие были — Чернолапки, Жучки, Бобики и Псюши… Это потом вернувшихся с удачей в зубах, их перекрещивали в Белки, Стрелки, Пчелки, Сивки, Бурки… Жулька была одной из первых — ей не повезло. То есть она слетала в бездну и вернулась, но где-то по пути схватила дозу — жестко облучилась. Чтоб подсиропить последние дни звездной собаки безмятежной жизнью, ее отдали на содержание механику из местной технической обслуги, который в ту пору как раз сворачивал на пенсию. Тот взял Жульку на благодатную Брянщину, где собирался со своей старухой в деревенском доме коротать отмеренный им век. Но жизнь спокойная не задалась. Неизвестно, как космическая Жулька на новом месте сумела поведать соплеменникам о своем геройском приключении, но посмотреть на нее сбегались псы со всей округи. Там завертелся ежедневный шабаш. Двор ломился от даров — бараньих копытцев, свиных потрохов, сахарных косточек, жертвенных куриц… Жулька стала предметом собачьего поклонения, дворнягой, побывавшей там, спустившейся в собачью скорбную юдоль оттуда, возможно даже, принесшей с собою весть…

— Какая славная история! — забыв о тающем пломбире, ударила в ладоши Катенька. — Неужто это правда?

Но сосед резко и вместе с тем как-то плавно перескочил совсем уже в иную область.

— Только у домашних городских девушек, — заметил Тарарам, глядя под стол на охваченные ремешками босоножек Катенькины ступни, — бывают такие пальчики на ногах, что их хочется обернуть в фантики, как леденцы.

Настя ощутила болезненный укол в верхней части позвоночного столба, почти уже под черепной коробкой. Так, будто изнутри, бывает, колются обидные слова. Настя каждый день по многу раз смотрела на свое отражение в зеркале и считала себя довольно привлекательной. По крайней мере не менее привлекательной, чем Катенька. Ко всему она тоже была в босоножках, и пальцы ее ног блестели сиреневым лаком. То обстоятельство, что предпочтение Ромы оказалось отдано не ей, а именно Катеньке, чувствительно Настю задело. «Наверное, — подумала она, — вокруг меня витает облачко особенных секретов — каких-то отрицательных феромонов. По этому облачку самцы определяют, что я уже занята… то есть увлечена Егором. Надо справиться: есть ли такие феромоны?» Однако научная мысль о защитном облачке Настю не слишком успокоила.

— А это уже сексизм, — сказала она, видя, что Рома Тарарам вот-вот погладит Катеньку по коленке. — Вернее, сексуальное домогательство.

— Вы что же, дружок, суфражистка? — изрек шустрый сосед. — Да будет вам известно, идеи, преисполненные мечтой о равенстве, по преимуществу рождаются в сообществах рабов и париев. О равенстве мечтают овощи на грядке Бога. В сообществах, где царит гордый и свободный дух, говорят о вещах гораздо более существенных и дерзких.

— Например? — Настя нервно проглотила ударившее пузырьками в небо шампанское.

— Например, о роковом неравенстве людей. Даже среди голых в бане.