Мертвый еврей - [5]

На этот раз забастовал кучер. Он-де не сумасшедший, замучить лошадей до смерти. Мой товарищ искоса взглянул еще раз на врача, но тот опять пожал плечами. Тогда мой коллега подступил к козлам:

– Вы поедете! Понимаете это? Что выйдет из ваших лошадей – безразлично. Это уж мое дело. А вы получите сто марок на чай, если мы через четыре часа приедем в Гуген.

– Хорошо, сударь! – промолвил кучер.

К нам подошел наш служитель.

– Если господам все равно, так нельзя ли мне сесть на козлы? Это будет удобнее для вас троих. Вчетвером внутри так тесно….

Мой товарищ рассмеялся и схватил его за ухо.

– Ты предусмотрителен, Факс, но и мы не останемся у тебя в долгу. Ты простудишься там наверху под дождем, и твоя хозяйка будет горевать. А поэтому марш в карету!

Он обратился еще раз к врачу чрезвычайно холодным тоном:

– Покорнейше прошу вас, доктор, рассказать нашему кучеру, как ехать.

Пожилой господин потер себе руки.

– Охотно, уважаемый коллега. От всего сердца. Все, что только могу для вас сделать…

И он описал кучеру путь до мельчайших подробностей.

– Бессовестная каналья! – шипел мой товарищ. – И я не могу никак вызвать его на дуэль!..

Мы снова уселись в карету. С помощью ремней, в которых была упакована корзина с провизией, и наших подтяжек мы накрепко привязали мертвеца в его углу, чтобы по крайней мере освободиться от противной обязанности поддерживать его. Затем мы забились в наши углы.

Казалось, что день сегодня так и не наступит. Все более и более воцарялись эти тоскливые серые сумерки. Облачное небо, казалось, опустилось до самой земли. Дорога была так разжижена дождем, что мы на каждом шагу застревали в грязи. Грязь брызгала на окна желтыми глинистыми ручьями. Наши старания разглядеть сквозь оставшиеся незамазанными части стекла, где мы едем, были тщетны – мы едва могли различать деревья по сторонам дороги. Каждый из нас всеми силами старался быть господином своего настроения, но это не удавалось. Отвратительный, холодный и промозглый воздух, спертый внутри маленького помещения, заползал в ноздри и рот и оседал по всему организму.

– Мне кажется, он уже пахнет, – промолвил я.

– Ну, это с ним, вероятно, случалось и при жизни, – ответил товарищ. – Зажги сигару.

Он поглядел на меня и на служителя: я думаю, наши лица были так же бледны, как и у мертвеца…

– Нет, – промолвил он, – так нельзя… Надо устроить маленькую выпивку.

Бутылки с красным вином были откупорены, и мы стали пить. Товарищ командовал:

Прежде всего мы споем официальную песню: «Юность заботы не знает».

И мы запели:

Юность заботы не знает.

Братья, нам утро сияет

Солнцем надежд золотых.

Да, золотых…

Песнями юность прославим,

С песней и жизнь мы оставим.

Тихо уйдя от живых,

Да, от живых, —

В тень кипарисов немых…

– …Прекрасная песня. За здоровье веселых певцов!

Да, мы пили. Одну бутылку за другой мы откупоривали и пили. И снова пели. Мы пили и пели. Мы пьянствовали и орали.

– Траурная саламандра в честь нашего тихого гостя, господина Зелига Перльмуттера! Ad exercitium salamandris, раз, два, три… Salamander ex est! Факс заканчивает. Остатки долой.

– Черт возьми, Перльмуттер, старый пивопийца, вы могли, бы по крайней мере хоть сказать prosit, раз в вашу честь воздвигли саламандру. Пей же, тихоня! – Мой товарищ поднес ему к носу стакан. – Ты не желаешь, дружок? Ну, погоди же. – И он вылил красное вино ему на губы. – Получай. Вот так. Prosit!

Служитель, уже совершенно пьяный, крякал от удовольствия:

– Хе-хе, не желаете ли покурить? – Он старательно зажег длинную Виргинию и всунул ее мертвецу между зубами. – Вино да табак – славная жизнь!

– Тысяча чертей, ребята! – воскликнул товарищ. – У меня с собой имеется игра карт. Мы перекинемся в скат. Вчетвером. Один пасует.

– Пасовать будет, очевидно, главным образом господин Перльмуттер? – заметил я.

– С чего ты это взял? Он играет так же хорошо, как и ты. Вот увидишь. Готово! Сдавай, фукс!

Я сдал карты и взял десять себе.

– Не так, фуксик. Ты даешь карты господину Перльмуттеру. Воткни их ему в пальцы, пусть он играет сам. Конечно, он сегодня немножко вял, но мы не будем принимать это в дурную сторону. Поэтому ты должен помочь ему.

Я поднял руку мертвеца и всунул ему карты между пальцами.

– Пасс! – сказал товарищ.

– Вскрыть! – провозгласил служитель.

– Большой с четырьмя валетами! – объявил я за господина Перльмуттера.

– Черт побери! Вот везет, как утопленнику.

– Объявляю открытый! – продолжал я.

– Вот ведь счастье! – ворчал мой коллега. – Этот еврей сколотил себе состояние даже после своей смерти.

Мы играли одну игру за другой, и еврей все время выигрывал. Ни одной игры не потерял он.

– Господи Боже! – бормотал служитель. – Если бы он хоть наполовину так удачно стрелял сегодня утром. Хорошо еще, что нам не придется ничего платить ему.

– Не придется платить? – вскипел мой товарищ. – Ты не хочешь платить, бесстыдная блоха? Если этот бедняк мертв, так ты хочешь улизнуть от расплаты? Сию же минуту вынимай деньги и клади ему в карман! Сколько ему следует, фукс?

Я сделал подсчет, и каждый из нас сунул по серебряной монете в карман мертвецу. Мой взор случайно упал на конверт с моей фамилией: это было приглашение, полученное мною от одного знакомого семейства; меня звали на обед, устраиваемый в мою честь по случаю дня моего рождения. Я невольно вздохнул.