Мертвый Брюгге - [12]

Значит, дело касалось ее. В чем же можно было упрекнуть ее? В чем ее обвиняют? Она никого не обманула. Когда она шла к исповеди, она не знала, что сказать, в каком грехе каяться.

Барбара осталась очень встревоженной. Сестра Розалия, говоря с ней, имела столь мрачный, почти суровый вид. Рассеялось радостное настроение этого дня. Ей не хотелось более смеяться, присоединиться к группам, которые так веселились, болтали, рассматривали начатые кружева, новые рисунки для бесконечных нитей кружев.

Одна, сидя в стороне на стуле, она теперь думала о той неизвестной вещи, которую должна была сказать ей сестра Розалия.

Когда все сели за стол в длинной столовой, после общей молитвы, Барбара ела мало и без всякого удовольствия, смотря на здоровых и розовых бегинок и некоторых приглашенных к этой воскресной и праздничной трапезе. В этот день подавалось вино, вино из Тура, маслянистое и золотистого оттенка. Барбара осушила стакан, который ей налили, желая утопить в нем свои заботы. У нее заболела голова.

Обед казался ей бесконечным. Когда он кончился, она побежала прямо к сестре Розалии с вопросительным взглядом. Та заметила ее волнение и сейчас же захотела успокоить ее;

— Ничего, Барбара! Не огорчайтесь, мой друг!

— В чем дело?

— Ничего!., ничего особенного. Я хочу дать вам маленький совет.

— Ах! Вы так испугали меня…

— Я говорю, теперь нет ничего особенного. Но положение может стать серьезным, и пожалуй вам придется переменить место.

— Переменить место? Почему? Пять лет уже я служу у господина Виана. Я привязана к нему; он очень несчастен и он дорожит мною. Это самый честный человек на свете.

— Ах, бедная моя, как вы наивны! Нет, это — не самый честный человек на свете.

Барбара сильно побледнела и спросила:

— Что вы говорите? Что же он сделал дурного? Сестра Розалия тогда рассказала ей ходившую по городу историю, достигшую даже тихого Бегинажа: о дурном поведении того, кем все восхищались прежде за его печаль вдовца, столь жгучую и безутешную! Теперь он утешился, и очень дурным образом! Он посещает теперь недостойную женщину, прежде танцевавшую в театре…

Барбара дрожала; при каждом слове она подавляла внутреннюю борьбу: она благоговела перед своею родственницею, и эти очень обидные и невероятные обвинения получали в ее устах большую силу. Так вот где была причина всей этой перемены в жизни господина Виана, которую она никак не могла понять, его частых выходов, приходов и уходов, обедов вне дома, поздних возвращений, отсутствия по ночам?..

Бегинка продолжала:

— Подумали ли вы, Барбара, о том, что честная прислуга-христианка не может дольше оставаться в услужении у человека, ставшего развратником?

При этих словах Барбара вспыхнула: это было невозможно! Все это были сплетни, которые ввели в заблуждение сестру Розалию. Такой добрый человек, обожающий свою умершую жену! Он и теперь каждое утро, на ее глазах, плачет перед ее портретами, хранит ее волосы лучше всяких реликвий!..

— Я вам говорю, что это так, — спокойно отвечала сестра Розалия. — Я знаю все. Я знаю даже дом, где живет эта особа. Он находится на моем пути, когда я иду в город, и я видела несколько раз, как входил и выходил оттуда господин Виан.

Это было убедительно! Барбара казалась униженной. Она ничего не ответила, впала точно в забытье, причем у нее образовались большая складка и морщины посредине лба.

Затем она сказала эти простые слова: "я подумаю", в то время как ее родственница, призванная к исполнению своих обязанностей, на минуту отлучилась.

Старая служанка осталась пораженной, без сил, с пере путавшимися мыслями, узнав эту новость, шедшую в разрез с ее надеждами, разрушавшую все ее будущее.

Во-первых, она привыкла к своему хозяину и оставит его не без сожаления.

Затем, как найти другое место, столь хорошее, легкое? Здесь она могла, ведя хозяйство старого холостяка, делать известные сбережения, собирать небольшой залог, необходимый, чтобы закончить свои дни в Бегинаже. Между тем сестра Розалия была права! Она не может служить больше у человека, который смущает своим поведением ближнего.

Она знала, что нельзя служить у неверующих, которые не молятся, не придерживаются законов церкви, не соблюдают поста. То же правило существует и относительно развратных лиц… Они совершают еще худший грех, тот, за который священники в проповедях и во время вечерних служб грозят всего более адским пламенем… Барбара отгоняла быстро от себя даже отдаленные видения сладострастия, при одном имени которого она крестилась.

На что же решиться? Барбара чувствовала смущение в продолжение всех служб и торжественной вечерней молитвы, для которой она вернулась вместе с другими в церковь. Она просила св. Духа просветить ее, и ее молитвы были услышаны, так как, выходя из церкви, она приняла решение.

Так как этот вопрос был очень затруднителен и разрешение его было ей не по силам, она отправилась к своему обычному духовнику, в церкви Notre-Damme, и послушно последовала его указанию.

Духовник, которому она все рассказала, все, что узнала, и который знал много лет эту простую и прямую натуру, старался успокоить ее, заставил дать ее обещание, что она не примет никаких резких мер; даже если то, что говорили об ее хозяине, — правда, и у него есть преступные связи, нужно все же делать известное различие: пока свидания происходят вне дома, она может не знать о них, во всяком случае, — не придавать значения; если же, к несчастью, дурная женщина, о которой идет речь, придет в дом ее хозяина, например, будет обедать у него, — она не может тогда оставаться соучастницей разврата и должна оставить место и уйти…