Мертвые сраму не имут... - [27]

— Говори, — не оборачиваясь, ответил великий князь.

— Княже, в городе голод. Поскольку император Иоанн отрезал Доростол от Болгарии и Руси, нам неоткуда ждать ни выручки, ни подмоги с припасами. Значит, следует надеяться лишь на себя. Хочу предложить, как можно обхитрить ромеев и доставить в крепость столь нужную пищу.

О голоде в Доростоле неотступно думал сам великий князь, не единожды говорил об этом с ближайшими сподвижниками, среди которых был и воевода Стоян. Некоторые из военачальников предлагали немедля, не дожидаясь полного истощения сил, выйти за стены крепости в открытое поле и сразиться с имперскими легионами в последнем, решительном бою. Однако великий князь с большинством русских и болгарских воевод придерживались иной точки зрения.

Нехватку съестных припасов испытывали не только запертые в Доростоле славяне, но и византийцы. Их огромная армия в поисках продовольствия давно разграбила не только ближайшие окрестности Доростола, но всю округу. Постепенно для отыскания пищи для солдат и фуража для лошадей интендантские команды ромеев стали все дальше удаляться от города, а в последнее время отдельные когорты и таксиархии в полном составе были направлены в районы, где можно было прокормиться. Оставшиеся в лагере под Доростолом легионеры, живущие впроголодь и постоянно тревожимые вылазками славян, начинали роптать, высказывать недовольство, иногда даже открытое неповиновение. Все чаще в византийском лагере можно было видеть виселицы и деревянные кресты, на которых вешали и распинали смутьянов и начавших появляться дезертиров.

Если длительная осада и связанные с ней трудности расшатывали дисциплину и ослабляли боеспособность имперских войск, смотревших на войну как на источник наживы и привыкших к безудержному грабежу, то среди славян подобного не наблюдалось. Неприхотливые в быту, не развращенные излишествами и роскошью, закаленные в многочисленных походах и привыкшие к любым тяготам воинской жизни, они стойко переносили все лишения, сохраняя туже крепость духа и решимость сражаться до последнего, что и в начале доростольской осады. Именно на эту способность славянского характера рассчитывал князь Святослав и его воеводы. Терпя лишения сами, но зная, что недруг переносит трудности осады гораздо болезненнее, нежели их дружинники, будучи убеждены, что время работает на них, славянские военачальники стремились как можно сильнее ослабить боевой дух византийской армии перед решающим сражением.

Этот план осажденных был хорошо известен и воеводе Стояну. И если сейчас он счел нужным начать разговор о нехватке продовольствия, значит, это было неспроста и Стояна надлежало внимательно выслушать. Великий князь отвлекся от своих мыслей.

— …Я родился на этой земле, знаю здесь каждый изгиб Дуная и камень на его берегах. Если императору Иоанну удалось перерезать все дороги в Доростол на суше, нам остался единственный путь — по воде. Никакому Цимисхию не по силам лишить нас возможности пользоваться этим путем.

— А это, воевода, — указал князь Святослав на византийский флот. — Или забыл о вражьих дромонах и триремах?

— Княже, на кораблях — ромеи, поэтому Дунай для них чужой. Разве знают они, как высока его волна в бурю и как темны осенние ночи. Им не известно, где лодка мчится на стремнине, как стрела, а где закружит ее в водовороте, как щепку. Княже, в первую же бурю мы проскочим на ладьях мимо византийских кораблей, как тени, и вырвемся на речной простор, где нет ромеев. Спустившись по течению дальше от Доростола, мы попадем к братьям-болгарам, которые поделятся с нами последним куском хлеба.

— А путь обратно в Доростол? — спросил князь Святослав. — Против течения и с поклажей?

— Это труднее, княже, — согласился Стоян. — Но разве трудно и невозможно одно и то же?

Сжав губы и прищурив глаза, великий князь какое-то время размышлял.

— Большое дело замыслил, воевода, — наконец сказал он. — Сегодня вместе с воеводой Икмором отберите двадцать сотен лучших воинов, русичей и болгар, и вечером оба заходите ко мне. Поговорим о задуманном еще раз.

На Дунае бушевала буря. Хлестал дождь и завывал ветер, высоко вздымались черные волны. На берегу под стенами Доростола сновали в темноте вооруженные люди, спускали на воду ладьи, прыгали в них. Несколько сильных взмахов веслами, и суденышки одно за другим исчезали среди мрака и непогоды. Вот берег уже пустынен, лишь с грохотом накатывались на него громадные пенные волны…

Раскачивался под ударами волн высокий борт византийского дромона. Пусто на корабле, ни единого огонька не пробивалось из его чрева. Время от времени на палубе появлялась закутанная в плащ фигура, держась за борт, склонялась над водой, пристально всматриваясь в темноту. Но все окрест было скрыто непроницаемым мраком, в глаза летели холодные брызги, мокрая палуба уходила из-под ног. И дозорный, вытерев ладонью влажное лицо, выпрямлялся, спешил от борта туда, где суше и теплее…

Ярко светило солнце, ласкала берег мелкая речная волна. Вниз по Дунаю плыли славянские ладьи. Борта суденышек были прикрыты щитами, гребцы облачены в кольчуги, на головах надеты шлемы, на коленях виднелись луки. На носу передней ладьи стояли рядом воеводы Стоян и Икмор.