В этот горячий и глухой полдень отчетливее ощущалось страшное разрушение Ортиса, громче раздавался пугающий голос его руин. Ни одного человеческого существа не было видно ни на улицах, ни в развалинах домов, словно люди в ужасе бежали от надвигавшегося катаклизма, от проклятия жестокого бога. Лишь из одного жалкого ранчо доносилось хрипение человека, который лежал в грязном провисшем гамаке, обливаясь малярийным потом. Вокруг него безмятежно летали мухи, зеленые толстые блестящие мухи, — единственное активное начало, единственный признак жизни здесь, среди мертвых домов.
Когда грузовик проехал мимо последней обрушившейся стены и направился в бурую саванну, донья Кармелита сказала:
— Боже мой, какой ужас!
— Какой ужас! — ответила Кармен-Роса.
— Какой ужас! — повторил Олегарио.
Руперт, тринидадец, прибавил скорость и замурлыкал песенку своего острова: