Мертвое царство - [23]

Я прислонилась спиной к каменной кладке дома. На лбу выступила испарина – быть может, у меня поднимался жар. Я не видела Лагре в святилище, не попрощалась с ним, не знала, жив ли ещё Аркел и когда его казнят… Сама не отдавая отчёт в своих действиях, я двинулась в сторону городской тюрьмы. Навстречу мне текли люди: возбуждённые, радостные и праздные, словно случилось что-то прекрасное. Я не вслушивалась в обрывки их разговоров, мои уши будто заложило ветошью, но чувствовала, что причина их радости не может так же обрадовать меня. Что любят простолюдины? Ярмарки, представления и казни.

Не помню, как добралась до крепости-тюрьмы. Конечно, никто не пустил бы меня к убийце, осуждённому на смерть. Я и не пыталась войти, остановилась перед каменной стеной.

У ворот стояла повозка-клетка для заключённых, вокруг выстроились стражи с мушкетами и копьями, их лица скрывали капюшоны и маски, натянутые до глаз, чуть поодаль стояли барабанщики, готовые отбивать каждый шаг процессии, когда она двинется. Здесь тоже собралась толпа: люди вопили, трясли кулаками и яростно плевались. Я пробилась в первые ряды, всматриваясь вперёд, хотя в душе уже знала, кого увижу в повозке.

В клетке сидели четверо. Не знаю, чем провинились трое из них, но Аркела я узнала, пусть и не сразу. Он сидел, забившись в угол, бледный, уставший и вовсе не такой, каким я привыкла его видеть. Светлые волосы свалялись и потемнели от грязи, узкое лицо вовсе не казалось привлекательным. Аркел был жалок.

Он не видел меня, а я не стала привлекать к себе внимание. Что бы нас ни связывало, какие бы чувства я ни испытывала к Аркелу, а всё же он убил моего брата, и это перевернуло всё, что было между нами. Я смотрела на Аркела и других приговорённых и ощущала, как пустота в груди разрастается, готовится поглотить меня целиком. Если бы я осталась дольше, я бы просто задохнулась.

Будто во сне. Не со мной и не я. Развернувшись, я протиснулась обратно через толпу, едва дыша. Грудь сдавило, и, только выбравшись на безлюдную улицу, я поняла, что по лицу текут слёзы.

Куда я могла пойти? Либо напиваться, либо к Ферну. Я выбрала второе, отчасти питая какую-то детскую веру в то, что святилище подарит мне облегчение.

Я бежала до колющей боли в боку, а в мыслях вертелось: Аркела повесят, конечно же, повесят, и его труп будет висеть на площади до тех пор, пока от него не останутся одни кости, обтёсанные ветром, обклёванные вороньём. Царь давно запретил четвертование из-за дикости этой казни, но я была уверена, что толпа хотела бы для убийцы военачальника именно такого исхода.

Ферн будто ждал меня. Я упала ему на грудь, едва дыша и совершенно не понимая, что со мной происходит. Рука Ферна опустилась мне на затылок, и только тогда я по-настоящему расплакалась.

– Тише, тише, – шептал Ферн. – Пошли ко мне.

Я просто позволила себя вести. Не помню, как мы прошли по залу святилища, как завернули в коридор и оказались в келье. Ферн усадил меня в кресло и сунул в руки чашку с горячим вином. Я пила, а он внимательно смотрел на меня, чуть склонив голову, как хищная птица в ожидании гибели раненого животного.

Это не мой город, больше не мой. Ходить по улицам и бояться завернуть за угол, нечаянно наткнуться взглядом на виселицу с телом Аркела – я бы не вынесла этого. Пусть я не могла сказать, что любила его со всей силой, на какую способна, но всё же такое зрелище не перенесла бы. Более того: всё, что связано с Аркелом, напомнило бы мне о нелепости смерти Лагре и моём пошатнувшемся положении.

– Я была у антиквара, – прохрипела я, крепче сжимая чашку, успокоительно-горячую и шершавую. Сказала и сама удивилась: мне показалось, будто после встречи со Штилем прошло много-много времени. Странно: даже смерть Лагре не выбила меня из колеи так, как погребение и вид приговорённого Аркела в клетке.

– И как он тебе?

Я пожала плечами. Мысли ворочались вяло, зато живо вспомнились нечистецы с картин.

– Странный. Молодой, но что-то скрывает. И эти картины… Я захотела их купить.

Ферн едва заметно улыбнулся.

– Я знал, что тебе понравится. Штиль был в Княжествах, и их корни теперь глубоко проросли в его юном сердце. Впрочем, именно для этого я и посылал тебя к нему. А что за картины?

– С нечистецами.

– Ах да, верно. – Ферн снова улыбнулся себе под нос, уже самодовольнее и подбросил полено в камин. – Теперь ты хотя бы представляешь, что за земли лежат на севере. Дикие, опасные, но колдовские, полные древней ворожбы, какая давно покинула Царство.

– Я готова ехать на Перешеек.

Ферн оторвался от камина и внимательно посмотрел на меня через плечо.

– Уверена?

Я кивнула.

– Мне нечего здесь ловить. Я хочу уехать из Зольмара как можно скорее. И…

– Научиться воскрешать, – промурлыкал Ферн.

– Если на то воля Милосердного, – согласилась я и не узнала свой голос.

Ферн снова обнял меня, прижал к груди, как ребёнка, и пробормотал:

– На всё воля Милосердного, моя милая падальщица. Ты поможешь мне убедить всех в справедливости и милости новой веры, и вместе мы изменим и Царство, и всё, что за пределами наших земель.

Я не могла согласиться: в мои планы не входили перевороты и религиозные распри, но я так устала и так захмелела, что не стала спорить.