Мертвая земля - [57]

– К тому же взрослые люди позволяют себе тупые шуточки, которые в ходу у малолетних оболтусов, – произнес Николас, по-прежнему не сводя глаз с компании за соседним столом.

Один из лодочников, обернувшись, метнул в него презрительный взгляд. Барак, заметив это, попытался отвлечь внимание Ника.

– И какие же шаги вы намерены предпринять в ближайшее время? – спросил он.

– Завтра пойдем в тюрьму, встретимся с Болейном, – ответил Овертон. – Потом переговорим с коронером и нанесем визит родителям убитой – если только они соблаговолят нас принять.

– А есть у вас какие-нибудь предположения насчет того, кто, если не Джон Болейн, мог прикончить эту женщину?

Я молча покачал головой.

– Выбор богатый, – заявил Николас. – Сыновья Болейна, его вторая жена, сосед, с которым Болейн ведет тяжбу.

«И еще сэр Ричард Саутвелл, – добавил я про себя. – Могущественный вельможа, который явно не прочь заполучить земли Болейна. Человек, которого нам, согласно предостережениям Сесила, следует остерегаться».

– Если бы у Болейна имелось крепкое алиби, все было бы значительно проще, – вздохнул Николас. – Его вторая жена утверждает, что во время убийства Джон якобы сидел в своем кабинете, изучал документы, имеющие отношение к земельной тяжбе. Но его никто не видел, так что алиби до крайности шаткое.

– Особенно если учесть, что документы эти оказались в Лондоне, – заметил я. – Купчие и все прочее. Я привез их сюда. Полагаю, в субботу мы вместе с Локвудом съездим в Бриквелл, посмотрим, как там обстоят дела, – добавил я, повернувшись к Николасу.

– Не будете возражать, если я к вам присоединюсь? – спросил Барак. – Завтра у меня полно дел, зато в субботу я свободен как птица. – Заметив мою удивленно вскинутую бровь, он пояснил: – Тамазин ведь далеко, верно? Она не узнает, что я провожу время в вашем опасном обществе.

– Будь по-твоему, дружище, – немного поколебавшись, сказал я и едва заметно кивнул, глядя на Николаса.

– Пойду-ка я прогуляюсь до нужника, – заявил он. – Вернусь через пару минут.

Когда он ушел, я негромко произнес:

– Неделю назад я случайно встретился с Тамазин.

Выслушав мой рассказ о том, что произошло в доме Гая, Барак сокрушенно покачал головой:

– Тамми никак не может вас простить, хотя прошло уже три года. Я пытался на нее повлиять, но она упряма как ослица.

– Тамазин сказала, что вспоминает обо мне каждый вечер, когда натирает маслом твою… ну, то, что осталось от твоей руки. Говорит, ты испытываешь сильные боли.

– Конечно, чертова культя просто адски болит! – вздохнул Барак. – Но боль – это неотъемлемая часть жизни, разве нет? Вам это известно лучше, чем кому-либо. Когда вы вошли, я сразу смекнул, что у вас разламывается спина. А Тамазин вечно разводит занудство: «Будь осторожен, милый, не делай того, не делай этого», – произнес он с внезапной досадой. – Дай ей только волю, она держала бы меня в пеленках, как малое дитя. Всякий раз, когда мне надо ехать по делам, между нами вспыхивает ссора. По совести говоря, мне это изрядно надоело.

Вспомнив, что однажды супруги уже едва не расстались, я с беспокойством взглянул на Джека.

– Вы не думайте, я не представляю себе жизни без Тамми и детей, – заявил он, догадавшись, что у меня на уме. – Далеко не всякая жена так заботится о своем муже, как она обо мне. Но Тамазин не понимает, что иногда эти заботы способны привести человека в бешенство. Женщины есть женщины, – глубокомысленно вздохнул он, покачав головой. – Кстати, о женщинах. Как успехи молодого Николаса по этой части?

– Он питает нежные чувства к одной юной особе, – улыбнулся я. – И вполне вероятно, эти чувства небезответны. Однако не могу сказать, что девица сия мне по душе.

Лодочники, шумно отодвигая стулья, поднялись из-за стола и принялись разбирать свои шесты. Один, приподняв шляпу, отвесил мне поклон, но вслед за этим громко выпустил газы. Оглушительно хохоча, он и его товарищи вышли из таверны.

Барак снисходительно улыбнулся. Несколько мгновений мы с ним не произносили ни слова. Я смотрел на сторожевую башню у ворот, верхушка ее терялась в сгущавшихся сумерках. В овальном оконце башни, расположенном на высоте двадцать футов, вспыхнул свет.

– Впечатляющее сооружение, – заметил я.

– Ее возвели для охраны Епископского моста, – пояснил Барак. – Это единственный мост, по которому можно попасть на ту сторону реки.

– А что это за особняк на холме?

– Дворец Суррея. Граф Суррей, сын герцога Норфолка, построил его всего несколько лет назад. С тех пор как графа казнили, дворец стоит пустой. Он передан Ведомству по делам конфискованного имущества, но в этих краях не имеется охотников приобретать такую громадину. Холм носит название Маусхолдского, сразу за ним начинается пустошь, огромное пространство, принадлежащее кафедральному собору. Почва там песчаная и годится только для пастбищ. Кстати, у этой пустоши любопытная история, – сообщил Барак, и в голосе его послышались печальные нотки.

– Какая же?

– Несколько столетий назад там был убит ребенок – маленький мальчик. В убийстве обвинили нориджских евреев, на которых обрушились жестокие кары. Что касается мальчика, он был причислен к лику святых как мученик. Рака с мощами Уильяма Нориджского стояла в соборе до тех пор, пока король Генрих не распорядился убрать из церквей все эти священные останки. Одно из немногих добрых дел, совершенных этим старым греховодником. – Рука Барака скользнула за ворот рубашки. Я догадался, что он нащупал древнюю мезузу, иудейскую реликвию, когда-то подаренную ему отцом. Предки моего друга были иудеями. – А во время крестьянского бунта там, на Маусхолдском холме, повстанцы разбили свой лагерь, – продолжал Барак, глядя на темнеющую в сумерках возвышенность. – Как-то раз я слышал, как люди в таверне говорили об этом восстании. Вспоминали Уота Тайлера и Пирса Пахаря. Такие вот здесь царят настроения, – завершил он и с беспокойством огляделся по сторонам. – Черт побери, куда запропастился Николас, хотел бы я знать? Этому парню нужно слишком много времени, чтобы помочиться!