Мертвая вода - [14]

Зыбин стал начальником полиции, а Снетков его помощником. Немцы сразу поняли, что Зыбин, отлично знающий район, все лесные дороги, все укромные места, а главное - людей, будет для эсэсовских карателей сущим кладом...

Теперь Зыбин имел настоящую власть. Он был волен над жизнью и смертью любого человека в районе, потому что даже пустякового подозрения в "нелояльности" или тем более в связях с "бандитами", как немцы называли партизан, было достаточно, чтобы заподозренный попал в гестапо, а оттуда на виселицу. Зыбин и сам мог убить почти любого. Причина? Да что угодно: попытка сопротивления, попытка к бегству. И он упивался этой властью, он видел, как люди, при встречах с ним, бледнеют и опускают глаза...

Правда, над Зыбиным были немцы. Их, в особенности гестаповцев, предатель сам боялся. Страх стал особенно велик после того, как каратели, посланные на ликвидацию партизанского отряда, окружили пустой лагерь, в на обратном пути сами попали в засаду, потеряли семнадцать человек и пулемет. Зыбин с содроганием вспоминал белые от бешенства глаза начальника гестапо. И висеть бы самому изменнику на столбе в подвале, да на одной из указанных им явок захватили подпольщиков, нашли радиоприемник, оружие, листовки. И Зыбин вернул доверие фашистов.

О положении на фронтах он узнавал от немцев. Сведения были обнадеживающие: вот-вот возьмут Москву, Ленинград в кольце блокады, захвачены Одесса, Севастополь, вся Белоруссия, почти вся Украина. Да и устраивались немцы основательно, по-хозяйски - значит надолго. Но однажды Зыбину принесли листовку, отпечатанную в подпольной типографии. В этой листовке говорилось о разгроме немцев под Москвой. Зыбин поначалу не поверил. Потом увидел, что начальство свирепеет день ото дня, и понял: в листовке были точные сведения. Да и партизаны продолжали действовать, несмотря на карательные экспедиции немцев с участием полицаев. Это было тоже страшно. Может быть, даже страшнее неудач гитлеровской армии на фронте. "Куда ни кинься, - либо петля, либо пуля", - сказал он однажды Снеткову. "Ничего, Гриша, мы немцам еще вот как пригодимся. Не боись, на худой конец и в Европе проживем. А вот ежели энкаведисты нас когда-нибудь настигнут или партизаны изловят, то тогда все... Тогда молись богу, ежели веруешь... Пощады нам ожидать не приходится..."

В начале лета Зыбин узнал, что приговорен партизанским трибуналом к смертной казни. Он было посмеялся: "Заяц осудил, белка приговор в исполнение приведет..." Но через несколько дней в доме взорвалась-брошенная в окно граната. Зыбин уцелел чудом: успел выскочить в чулан и распластаться на полу. Двое полицаев, охранявших дом, бесследно исчезли. Позже их нашли в канаве, Оба были заколоты. Зыбин удвоил охрану. Но понял, что обречен. И стал готовиться к бегству.

6

- Мины вы, конечно, уже знаете разные: противотанковые и противопехотные, фугасные и осколочные, шрапнельные и сигнальные. Знаете, что без взрывателей всякие мины не опасны. Вот эта, например, - сержант Полуянов, единственный в отряде опытный сапер, приподнял носком сапога плоскую противотанковую мину, - лежит себе, и проку от нее, как от коровьей лепешки. А с взрывателем - страшная штука и для танка, и для автомобиля, так? Значит, главное в нашем деле - правильно выбрать и установить взрыватели. И еще, конечно, замаскировать мины. Вот, смотрите...

На широкой ладони сержанта блестели латунные цилиндры взрывателей. Он обстоятельно и неторопливо рассказывал партизанам, в большинстве незнакомым с минно-подрывным делом, о маркировке наших и трофейных запалов, о внешнем различии, о технике установки. Полуянов был мастером разных хитрых минных ловушек и при каждом удобном случае проводил занятия со всеми желающими. Сейчас случай выдался - удобнее некуда. Через небольшое время предстояло провести диверсию на железной дороге.

Егоров сидел поодаль на поваленной ветром березе. Солнце пригревало почти по-летнему, но время от времени налетал холодный ветерок. Острые бледно-зеленые иглы молодой травы повсюду пробивали бурый слой палой листвы. На дальнем краю широкой поляны лес был полосатым: понизу шел кустарник с совсем светлой, как салат, зеленью; выше - белые, атласные стволы берез и едва распустившиеся, еще маленькие листья, более темные, чем на кустарнике; еще выше - зубчатая полоса вершин старых елей. Все деревья уже оделись, и только дубы стояли голые, черные. На корявых ветвях кое-где еще держались коричневые прошлогодние листья, жесткие, как жесть.

Слушая вполуха сапера, Егоров думал о своем. Он вспомнил, как в такой же солнечный день они с Ксенией шли в толпе пассажиров из разбитого бомбами эшелона вдоль железной дороги, как их остановили у моста через какую-то речушку. "Дальше нельзя. Немцы десант сбросили", - сказал командовавший на переправе капитан. Пассажиры стали настаивать, кое-кто попытался перейти мост, но красноармейцы не пропустили. "Да поймите вы, что там бой идет, - капитан устало усмехнулся, - куда же вы, безоружные, неумелые полезете? Под огонь? Перестреляют, как цыплят... У вас же здесь женщины, дети... Уничтожат десант, тогда пойдете. А может, и эшелон подойдет..."