«Мёртвая рука». Неизвестная история холодной войны и её опасное наследие - [34]
Рейган вспоминал, что хотел провести тот день у бассейна Белого дома, но вместо этого сидел в мокрых плавках на полотенце в своём кабинете, переписывая в линованном блокноте свою речь. Запись переговоров Осиповича стала мощным орудием пропаганды. Рейган говорил, что переработал речь, чтобы «поделиться своим откровенным мнением об этом акте варварства». Во время обращения тем вечером Рейган проиграл часть записи. «У 747-го уникальный силуэт, не похожий ни на какой другой самолёт в мире, — сказал Рейган. — Пилот никак не мог принять его за что-то иное, чем гражданский лайнер». Рейган признал, что той ночью в воздухе был и RC-135, но отрицал возможность путаницы, заявив, что этот самолёт был на земле «уже час к моменту, когда произошло нападение…»
Рейган добавил: «Здесь не может быть ошибки — это нападение не просто на нас или на Республику Корея. Советский Союз выступил против всего мира и против моральных заповедей, которыми повсюду руководствуются люди. Это был акт варварства, обычный для общества, которое умышленно игнорирует личные права и ценность человеческой жизни и постоянно стремится к экспансии и доминированию над другими нациями».
Хотя Рейган и Шульц потрясали кулаками, американские спецслужбы уже два дня назад пришли к выводу, что эта история была, по-видимому, случайностью. Дуглас Макичин, заместитель директора оперативного центра ЦРУ, был тогда в отпуске в Бостоне, но поспешил назад, в штаб-квартиру. Он и другие аналитики провели много часов над большими картами, отражая на них все известные факты о сбившемся с пути авиалайнере, в том числе перехваченные радиопереговоры. За несколько часов, вспоминал Макичин, они сделали вывод, что Советский Союз допустил ошибку (к такому же заключению пришла и разведка ВВС).[142] В действительности советские военные не до конца понимали, что это за самолёт, и, вероятно, приняли его за RC-135.[143]
Замдиректора ЦРУ Роберт Гейтс позднее сообщил, что этот вывод упоминался в ежедневной сводке для президента, которую разведка предоставила 2 сентября. Но некоторых чиновников, заметил он, «просто понесло».[144]
Андропов узнал о сбитом лайнере рано утром 1 сентября; он ещё находился у себя дома, на окраине Москвы. Ему сказали, что над Сахалином упал американский военный самолёт. Андропов знал правила: при обнаружении в советском воздушном пространстве иностранного самолёта ему следовало подать визуальный или радиосигнал, приказывающий немедленно совершить посадку. Если самолёт игнорировал сигнал, то ближайший пограничный командный пункт мог отдать приказ об его уничтожении. Такое уже случалось, и, по словам историка Дмитрия Волкогонова, обычной практикой в таких случаях было отрицать, что самолёт сбит: «Он упал сам».[145]
Позже в тот же день, перед заседанием Политбюро в Кремле, министр обороны Устинов подошёл к Андропову и сказал: «Сбит самолёт. Выяснилось, что это не американский, а южнокорейский самолёт, притом гражданский. Мы выясним больше и доложим со всеми подробностями». По словам Волкогонова, у Андропова явно были и другие источники информации. Он ответил: «Хорошо. Но мне сказали, что над Камчаткой был самолёт-разведчик. Сегодня после совещания я вылетаю в Крым. Мне нужно отдохнуть и пройти процедуры. Что касается самолёта, вы с ним разберитесь».
Добрынин вспоминал о встрече с Андроповым в тот день. Андропов, выглядевший измождённым и обеспокоенным, приказал Добрынину поспешить в Вашингтон и заняться разрешением кризиса. Он сказал: «Наши военные совершили грубую ошибку, сбив этот самолёт, и нам, похоже, понадобится много времени, чтобы разобраться с этими неприятностями». Андропов назвал генералов «остолопами», не понимающими последствий того, что сотворили.
Как говорил Добрынин, Андропов «был искренне уверен», что вторжение самолёта в советское воздушное пространство было частью разведывательной операции по проверке работы советских радарных станций. Но и это, как сказал Андропов никак не оправдывало то, что самолёт сбили вместо того, чтобы вынудить его сесть.[146]
После трёхчасового заседания Политбюро Андропов отправился в отпуск в Симферополь. Он жил на одной из роскошных госдач. Андропова сопровождали не только сотрудники аппарата, но и целая медицинская бригада. В этот момент руководство заседаниями Политбюро принял Константин Черненко, давний помощник Брежнева, не отличавшийся особенно крепким здоровьем. Андропов так и не вернулся за стол заседаний.
Добрынин утверждал, что Андропов «вообще-то был готов публично признать ошибку», но его отговорил Устинов. Поэтому советское руководство решило лгать и заметать следы. Первый информационный бюллетень ТАСС 1 сентября даже не упоминал о том, что самолёт был сбит:
«В ночь с 31-го августа на 1-е сентября с.г. самолёт неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошёл в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над о. Сахалин. При этом самолёт летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал.
