«Мерседес» на тротуаре - [31]

— Вера Игнатьевна, извините за вчерашнее. Все получилось нечаянно. По глупости. Я и сам пострадал не меньше вашего кобеля. Хотите покажу? — Начинаю расстегивать свою куртку. Я действительно готов продемонстрировать соседке свои болячки. Опыт показывает, что многим для улучшения настроения вполне достаточно убедиться в ущербе, понесенном противоположной стороной. Ничто так не сближает россиян, как коллективные страдания. Но моя попытки примирения встречает жесткий отпор. Как-то так встречались мирные инициативы ЦК КПСС, империалистическими ястребами из Пентагона.

— Оставьте свои болячки себе, — гордо заявляет Вера Игнатьевна, как будто я предлагал пересадить часть своих ожогов на ее широкое тело. Между тем пес благополучно миновал меня и поняв, что смертельная опасность осталась позади, забыв об обожженных лапах, что было сил рванул вниз. — Гаврюша! Стой, милочка… Стой, лапочка… Стой, скотина проклятущая.

Сладкая парочка тайфуном вылетает из подъезда. Кажется, Гаврюша начал меня уважать. Даже не знаю, хорошо это или нет. Но однозначно хорошо, то, что встреча с кавказским кобелем оказывается последней встречей сегодняшнего дня. До родных дверей один пролет и никаких «джипиков». На удивление спокойный денек. Только бы это не оказалось затишьем перед бурей.

* * *

Чем ближе я оказываюсь к своей двери, тем острее боль в обожженном мягком месте и усталость во всем теле. В квартиру вхожу разбитый, как Наполеон при Ватерлоо. Я все яснее понимаю, что, убежав из больницы, рискую многим. В случае гангрены меня могут укоротить точно по пояс. В этом случае вместе с аппендиксом я лишусь еще многих абсолютно незаменимых деталей. Стать бюстом при жизни, конечно, почетно, но скучно.

Захожу домой, включаю компьютер, бросаю Лешкины дискетки на стол и отправляюсь на кухню. Голод — не тетка. И это правда. Голод — вот он, весь со мной гонит меня к холодильнику. А тетки у меня вовсе нет.

Готовлю ужин и пытаюсь морально настроить себя на то, что, ночь проведу как пехотинец под огнем противника: лежа на животе в кошмарном ожидании боли. Водки дома не осталось, так что рассчитывать на народное болеутоляющее средство не приходится. Да и нельзя появляться у гаишного начальства с бодуна. Это не лучший способ завязывать деловые знакомства.

Брыська трется о ноги и время от времени противно орет. Чего он привязался к бедному больному журналисту? Еду я ему поставил. Не трогает. Может ему говяжье легкое кушать, как говорят блатные, западло. Омаров требует?

Кот ведет себя все более бесцеремонно и наконец, демонстрируя беспредельную наглость, запрыгивает на стол. Стол — табу. Стол — запретная зона. Брыська это знает так же хорошо, как математик таблицу умножения. Я пытаюсь поймать зарвавшегося нахала. Он несется от меня прямиком в ванну и демонстративно садиться перед своим ящиком.

Так бы сразу и сказал: пора песок поменять. А то ходит, орет, безобразничает.

Бросаю заниматься ужином, принимаюсь за решение кошачьих проблем. Брыська удовлетворенно оглядывает свежий песочек, разворачивается и отправляется в кресло дрыхнуть. И вот так меня «строят» все: от котов до докторов.

Вернуться на кухню не успеваю. В дверь звонят деликатно, но настойчиво. Если это снова мои криминальные приятели, я их голыми руками задушу. Хватит с меня кипящего масла и воды. Я сам сейчас крутой, как кипяток. Дверь не открываю — взламываю. Взламываю собственную дверь. До чего довели человека!? Из прихожей на лестницу вырывается взбесившийся джин. Не знаю, шла ли пена изо рта, но, судя по словам, которые я услышал, окружающим нормальным я не казался.

— Я думала, у вас ожоги. Оказывается — белая горячка. — О спокойный взгляд Екатерины Владимировны мое бешенство разбивается как волна о волнолом. К ее ногам подкатывает уже не штормовой «девятый» вал, а ласковый прибойчик в полбалла. Она стоит раскрасневшаяся с мороза, в рыжей пушистой шубке, такая милая и ироничная, что я не могу оторвать от нее глаз. На хрупком плечике болтается здоровая кожаная сумка, но даже эта деталь из гардероба биндюжника не портит общее впечатление утонченности и свежести, исходящего от очаровательной врачихи.

Из комнаты важной походкой инспектора выходит Брыська. Он всегда оценивает приходящих ко мне женщин. Вообще, наши вкусы чаще всего сходятся. Разногласия возникают редко. И, как правило, ошибаюсь я. Все потому, что кот трезво оценивает моих пассий, я же после банкетов, праздников и презентации не всегда способен на трезвый анализ.

— Извините, — оправдываюсь я. — Заколебала шпана. Вчера из-за них сам ошпарился и соседскую собаку кипятком облил.

— Значит, то чудо в бинтах, которое ковыляет по двору, ваших рук дело? — Я молча киваю. — Выходит, мне повезло: у вас сегодня горячей воды нет или масло кончилось?

— Почему? — растерянно отвечаю я. — И масло еще есть, и вода.

— Понимаю: на мне решили сэкономить.

— Нет. Почему же? То есть… — Я путаюсь окончательно. — Проходите. Я не хочу на вас экономить… — Чувствую легкий запах дыма. На кухне пригорают мои котлетки. — Сейчас, только на кухню сбегаю.

— Очень мило. — Серые глаза застывают в дверном проеме. — Не торопитесь. Быть ошпаренной вовсе не входит в мои планы на сегодняшний вечер.