Меррик - [118]

Я не мог подобрать слова, чтобы успокоить плачущую Меррик. Я не мог найти слова, чтобы излить боль своего сердца. Луи ушел или все еще здесь? Чего бы он ждал от меня теперь – не прошлой ночью, когда в предрассветных сумерках писал свое храброе письмо, а теперь, именно в эту секунду, если бы оказалось, что он заперт внутри этого обгоревшего деревянного ящика?

О чем он думал, когда взошло солнце и на него накатила смертельная слабость, прежде чем в свои права вступил жар? У него не было сил, как у древнейших из нас, выбраться из гроба и зарыться глубоко в землю. Неужели он не пожалел о содеянном? Быть может, он страдал от невыносимой боли? Неужели я ничего не смогу понять, просто всматриваясь в его неподвижное обгорелое лицо?

Я подошел к гробу. Голова Луи лежала ровно, как у любого мертвеца, которого должны предать земле. Руки были сцеплены на груди – так их мог бы сложить гробовщик. С первыми лучами солнца Луи не попытался заслонить ладонью глаза. Не попытался повернуться к смерти спиной.

Но какое значение все это имело теперь?

Возможно, ему не хватило сил что-то предпринять в последние секунды. Он оцепенел при появлении первых лучей, а потом они ослепили его и заставили закрыть веки. Осмелюсь ли я дотронуться до хрупкой почерневшей плоти? Осмелюсь ли убедиться, не опустели ли его глазницы?

Я целиком отдался этим жутким мыслям, желая только услышать какой-то другой звук, кроме тихого плача Меррик, потом подошел к железным ступеням винтовой лестницы, ведущей с балкона, опустился на ступеньку, показавшуюся мне в то мгновение самым удобным креслом, и закрыл лицо руками.

– Развеять останки... – прошептал я. – Ну почему здесь больше никого нет?

И тут, словно в ответ на мою жалкую молитву, послышался скрип каретных ворот. Тихо заныли старые петли, а потом щелкнул замок – ворота снова закрылись.

По запаху я понял, что к нам вторгся не смертный. А по шагам сразу узнал гостя: слишком часто в своей жизни я слышал эту поступь – неестественную и смертоносную. И все же я не осмеливался поверить в такое чудо, в спасение, пришедшее в минуту горя, пока во дворе не возникла фигура в бархатном пыльном камзоле. Светлые волосы были по-прежнему спутанными, фиалковые глаза сразу устремились на зловещие, отталкивающие останки.

Лестат!

Неловко ступая, словно после столь долгого бездействия тело отказывалось повиноваться своему хозяину, он приблизился к Меррик, поднявшей к нему заплаканное лицо. Такое впечатление, будто она тоже увидела Спасителя, явившегося в ответ на ее ни к кому не обращенные молитвы.

Меррик чуть отпрянула, из ее груди вырвался тихий вздох.

– Значит, вот до чего дошло, – произнес Лестат.

Голос его звучал хрипло, как в тот последний раз, когда он очнулся от своей бесконечной спячки под звуки музыки Сибил.

Лестат обернулся и взглянул на меня. Его гладкое лицо было лишено какого-либо выражения, жиденький свет с далекой улицы отразился в глазах, когда Лестат вновь посмотрел на тело в гробу. Кажется, веки его дрогнули. Точнее, мне показалось, что содрогнулось все тело, словно простейшее движение было изнурительным, словно Лестату хотелось поспешно ретироваться.

Но он не собирался нас покидать.

– Иди сюда, Дэвид, – приказал он все тем же хриплым шепотом. – Иди сюда и послушай. Я не могу ничего услышать, раз я его создал. Послушай и скажи, есть ли он там, внутри.

Я подчинился. Подошел к гробу и остановился рядом с Лестатом.

– Он как уголь, Лестат, – быстро ответил я. – Я не осмелился дотронуться до него. Может, вместе попробуем?

Медленно, как бы нехотя, Лестат наклонил голову, чтобы еще раз взглянуть на душераздирающее зрелище.

– Говорю же, кожа у него твердая, – скороговоркой произнесла Меррик. Она выпрямилась и отошла от гроба, приглашая Лестата занять ее место. – Проверь сам, Лестат. Иди дотронься до него. – В ее голосе слышалась боль.

– А ты? – спросил Лестат и, протянув руку, схватил ее за плечо. – Что ты слышишь, chе′rie? – хрипло спросил он.

Меррик покачала головой.

– Абсолютно ничего, – ответила она, губы ее дрожали, кровавые слезы оставляли на бледных щеках длинные полоски. – Иначе и быть не может. Как я могу что-то слышать, если он дал мне свою кровь. Я его околдовала, соблазнила. У него не было ни единого шанса нарушить мои планы. И вот результат моего вмешательства. Я могу разобрать, о чем шепчутся смертные в ближайших домах, но не слышу ни звука из этого гроба.

– Меррик, – сказал Лестат твердо, – слушай так, как ты всегда умела слушать. Побудь сейчас не вампиром, а колдуньей. Да, я знаю, он дал тебе свою кровь. Но ведь до этого ты занималась магией. – Лестат переводил взгляд то на нее, то на меня, и было видно, как растет его нетерпение. – Ну скажите же мне, хочет он вернуться или нет?

Меррик снова расплакалась. Несчастная, убитая горем, она смотрела на то, что осталось от красавца Луи.

– Быть может, он кричит, моля о жизни, – сказала она, – но я ничего не слышу. Колдунья во мне слышит только тишину. А смертная Меррик, пока оставшаяся во мне, чувствует только раскаяние. Лестат, дай ему свою кровь. Верни его.

Лестат отвернулся от нее и посмотрел на меня. Тогда Меррик схватила его руку и вновь повернула лицом к себе.