Мерлин. Моргана. Артур - [49]

— Отец Мордреда и Моргана были связаны узами родства, если это известие может успокоить твою потревоженную добродетель. Я самолично пожелал разрушить эти узы и осудить этого человека на вечное забвение. Это означает, что его имя не будет произнесено. Тебе придется удовольствоваться тем, что сказано. Что же до того, что ты сказал о законе Логриса, — это вполне справедливо, и ты прав, пусть ты и кажешься мне взбесившимся псом, который вдруг набрасывается на своих хозяев. Вот мое решение. Мордред будет принят при дворе, с ним обойдутся в соответствии с его положением и воспитают так, как хочет его мать. И он станет впоследствии пэром Круглого Стола, если окажется достойным этого. Ты, Моргана, навсегда отправишься в изгнание. Я даю тебе Авалон. Отныне этот остров не является более частью Логриса, но переходит в твое полное владение и будет подвластен лишь твоему закону. Таким образом ты будешь защищена от правосудия Логриса, потому как не следует допускать, чтобы с сестрой короля обходились как с простой преступницей, а Логрис будет избавлен от твоих злодеяний и от позора, который ты навлекаешь на него. Но у тебя не будет больше права покидать это место, под страхом немедленной смерти без суда, потому что, когда ты, движимая дерзновенным и греховным желанием, приняла на себя одну всю ответственность за совершенные тобой дела, ты уже сама вынесла себе приговор.

— Я принимаю твое решение, — сказала Моргана.

— Да будет так, — сказал Артур.

После этого он внезапно встал и вышел вон.

В эту ночь Артур покинул ложе Гвиневеры. Оседлав лошадь, он поскакал в Иску, где Моргана, не желавшая останавливаться в Кардуэльском замке даже на краткое время пребывания в Логрисе, вновь увиделась со своими бывшими подданными, которые встретили ее с ликованием. Войдя в спальные покои и заметив, что она возлежит на триклинии перед столом, он застыл на месте, не сводя с нее глаз и словно заново переживая мгновение первого своего визита, тринадцать лет назад. Он зарыдал безудержно, не стыдясь слез, в которых словно бы растворилась броня, выкованная из сплава могучих чувств — властного долга, свирепой решимости и неутоленной горечи. В одно мгновение исчезла исполненная тоски и безнадежного ожидания вечность. Перед ним была Моргана — и женщина казалась еще более прекрасной, еще более желанной, чем девушка. Она тоже рассматривала его. Артур изменился. Он был все так же красив лицом, хотя черты его несколько посуровели под бременем государственных забот и какой-то тайной печали. Он утратил ту юношескую гибкость, что была у него в начале царствия, и теперь его более тяжелые и спокойные движения рождали ощущение громадной и укрощенной силы. Исходившие от него благородство и властность не имели себе равных. Он был добр и милостив с простыми людьми, сдержан со знатью. Народ боготворил его, вельможи — боялись, но не переставали любить. В сражении с саксами при Бадоне он совершил подвиги, затмившие деяния Утера и короля Уэльса, которые до него считались величайшими воинами западного мира. Он обрел там славу непобедимого вождя. При жизни и еще совсем молодым он стал легендой. Увидев его слезы, Моргана ощутила смятение и нежность — чувство, неведомое ей прежде. Она встала и подошла к нему. Он опустился на колени и прижался головой к ее животу, крепко обхватив бедра руками.

До самого утра они любили друг друга, получив такое наслаждение, какого не испытывали никогда и которое им не суждено было испытать вновь. На рассвете Артур ушел. За всю ночь ни один из них не произнес ни единого слова.

Моргана разглядывала библиотеку Мерлина, которая не изменилась со времен ее детства: каждый свиток, каждая книга, каждый инструмент напоминали ей о счастливых мгновениях приобщения к науке и бесед с наставником.

— Отныне она твоя, — послышался голос за ее спиной.

В залу вошел Мерлин.

— Я отдаю ее тебе, — сказал он. — Ты увезешь ее в Авалон. Мне она больше не понадобится, поскольку я тоже намерен покинуть двор и Логрис. Но мое изгнание будет добровольным. Я поселюсь в Дольнем лесу, недалеко от тебя, недалеко от твоего острова, которые вместе составляют, как ты, наверное, помнишь, пустынное, проклятое и священное место — убежище для человека, утомленного властью, философа-скептика, который превыше всего ценит мир и одиночество. И это также убежище для мятежной принцессы. Таким образом нас, хотя и разделенных опасным проливом и двумя несхожими изгнаниями, которые ни в чем друг с другом не согласуются и между которыми не может быть примирения, все же соединит суеверие мира, рассудок и любовь.

— Я благодарна тебе за Авалон, Мерлин. Ты не забыл о моем желании, высказанном на судне, которое уносило нас в Беноик, и позднее, в моем Дольнем замке. Но твой последний дар я принять не могу. Эта библиотека — самое ценное, что только есть в мире. Она дороже всех островов и всех королевств: расстаться с ней — худшая из потерь, как если отсечь частицу самого себя, ведь это подпора не для тела, а для рассудка.

— Истинный философ в конце концов должен научиться ходить без костылей, какими бы они ни были, — с улыбкой возразил Мерлин. — Эта великая подпора больше не нужна мне, ибо отныне я буду изучать только жизнь дикой природы, пользуясь единственным инструментом — моим рассудком, умозрительным и свободным. Я перестану говорить, читать, записывать. Изо дня в день я буду лишь учиться запоминать то, что само западет в память, и верить, что не запавшее мне в память было недостойно запоминания. Поэтому прими без колебаний эту подпору, которой ты всегда пользовалась гораздо лучше меня. Не я оказываю тебе услугу, но ты мне.