Мерцание экрана - [76]

Медленно подняв руку, матушка потерла щеку.

– Добилась своего, да?! – истошно взвизгнула Летиция.

Нянюшке показалось, что звук ее вопля прокатился эхом по горам.

Кубок выпал из рук председательницы и с хрустом прокатился по траве.

Затем все разом пришло в движение. Две ведьмы выступили из толпы, положили руки на плечи Летиции и мягко, но настойчиво оттащили ее от матушки. Госпожа Увертка сопротивляться не стала.

Все остальные ждали, что предпримет матушка Ветровоск. Наконец, она подняла голову.

– Надеюсь, с госпожой Уверткой все в порядке, – сказала она. – Мне показалось, что она немного… не в себе.

Настала гробовая тишина. Нянюшка подобрала с земли упавший кубок и постучала по нему указательным пальцем.

– Хмм… – протянула она. – Кажется, всего лишь посеребренный. Бедняжку ограбили, если она заплатила за него десять долларов. – Нянюшка бросила кубок мамаше Бивис, и та ловко поймала его на лету. – Вернешь ей завтра, Бивис, хорошо?

Мамаша кивнула, стараясь не встречаться с матушкой взглядом.

– И все же нельзя, чтобы это испортило нам праздник, – любезно сказала матушка. – Давайте завершим день как положено! По нашим традициям: печеной картошкой, жареными зефирками и старыми сказками у костра. Давайте простим друг друга. А кто старое помянет – тому глаз вон.

Нянюшка почувствовала, как над полем развернулся веер внезапного облегчения. Ведьмы ожили, сбросив чары, которых на самом деле и не было. Спины выпрямились, глаза засверкали, возникла даже небольшая толчея, когда все разом устремились к седельным сумкам, притороченным к метлам.

– Господин Гопкрафт угостил меня целым мешком картошки, – похвасталась нянюшка, когда вокруг завязалась непринужденная беседа. – Пойду-ка принесу. Разведешь пока огонь, Эсме?

Вдруг в воздухе что-то изменилось. Подняв голову, нянюшка увидела сияющие в сумерках глаза матушки.

Наученная горьким опытом, она немедленно бросилась на землю.

Рука матушки мелькнула в воздухе, словно комета. С пальцев сорвалась жаркая искра.

Костер взорвался. Струя бело-голубого пламени взметнулась сквозь сложенные ветви и заплясала в небе. Резкие тени превратили лес в гравюру. Ударная волна посрывала остроконечные шляпы и опрокинула столики. Из пламени вылепились замки и фигуры забытых героев, древние армии вновь сошлись в смертельных боях. Огонь хватал за руки и гнал в пляс. Пламенные сцены застывали на сетчатках глаз и проникали прямо в головы…

А потом огонь утих и превратился в обычный костер.

– Простить – не значит забыть, – усмехнулась матушка.

На рассвете матушка Ветровоск и нянюшка Ягг возвращались домой по щиколотку в тумане. Ночь в целом удалась.

Через некоторое время нянюшка нарушила молчание:

– Нехорошо ты поступила.

– Я ничего не сделала.

– Да, но… то, что ты не сделала, – это и есть нехорошо. Все равно что выдернуть из-под человека стул, когда он уже садится.

– Кто не смотрит, куда садится, тому лучше оставаться на ногах, – возразила матушка.

По листве стукнул дробью один из тех коротких ливней, какие случаются, когда несколько дождевых капелек-индивидуалисток откалываются от большого коллектива.

– Ну хорошо, – уступила нянюшка. – Но все равно это было немного жестоко.

– Ладно, – легко согласилась матушка.

– Многие найдут это подленьким.

– Пускай.

Нянюшка вздрогнула. Мысли, которые промелькнули в ее голове через секунду после того, как Пьюси закричал…

– Я тут ни при чем, – продолжила матушка. – Я никому не вкладывала в голову такого, чего прежде там не было.

– Извини, Эсме.

– Ничего.

– Но… Летиция не хотела проявлять жестокость, Эсме. Она, конечно, злобная, властная и глупая, но…

– Ты ведь с детства меня знаешь, да? – перебила матушка. – Мы ведь с тобой не один пуд соли съели.

– Да, конечно, но…

– И ты никогда не опускалась до всяких там «я говорю это как подруга», верно?

Нянюшка покачала головой. Довод был веский. Никто, даже отдаленно симпатизирующий человеку, ни за что такое не сболтнет.

– Какая радость вообще в ведьмовстве? – спросила матушка. – Даже слово какое-то дурацкое.

– А шут его знает, – ответила нянюшка. – Я-то подалась в ведьмы, чтобы приваживать мальчиков.

– Думаешь, я не знаю?

– А каков был твой интерес, Эсме?

Матушка остановилась и поглядела сперва на морозное небо, а потом на землю.

– Не знаю, – призналась она. – Наверное, такой же.

«То-то и оно, – подумала нянюшка. – То-то и оно…»

Возле матушкиного домика они спугнули оленя.

У задней двери красовалась аккуратно сложенная поленница, а на пороге стояла пара мешков. В одном из них покоилась большая сырная голова.

– Похоже, сюда приходили господин Гопкрафт с господином Беднокуром, – сказала нянюшка.

– Хмм…

Матушка посмотрела на аккуратно, но безграмотно исписанный листок бумаги, прикрепленный ко второму мешку:

«Дорагая гаспажа Витровоск! Я был бы висьма презнатилен, если б вы разришыли назвать этат новый премеальный сорт «Есме Витровоск». Нодеюсь вы в добрам здравии, Перси Гопкрафт».

– Так-так-так. Интересно, кто его надоумил?

– Совершенно не представляю, – ответила нянюшка.

– Я так и думала.

Матушка с подозрением принюхалась, развязала мешок и вытащила оттуда «Эсме Ветровоск» – довольно округлую, слегка приплюснутую и заостренную с одного конца. Это была луковица.