Мера мужества - [14]

— Как бы Гарей не сорвался, посматривай за ним.

Как правило, в проходной лагеря и завода все пленные подвергались обыску. Гарей и Иван частенько оказывались с личными вещами начальника конвоя или какого другого лагерного чиновника, «помогая» их донести, и проходили беспрепятственно.

Николай Андреевич останавливался перед дежурным охранником и вывертывал свои карманы, остальные узники терпеливо ожидали своей очереди.

Как и предполагал Ванин, безупречная дисциплина блока усыпила бдительность охраны.

Настал день, когда Николай Андреевич сказал:

— Пора пронести инструменты. Это сделаешь ты, Гарей.

Приказ для Гарея был ясен. Но что и как пронести? Лопатку не спрячешь под полой. Кирку тоже. Топор можно за пазуху затолкать. Но скроешь ли от глаз охраны?

Весь день эта мысль не переставала донимать Гарея. В конце смены раздалось привычное:

— Горая, ком, ком!

Гарей пулей подлетел к начальнику, схватил фляжку и сломя голову понесся за газированной водой. Пробегая мимо столярки, он свернул туда, взял попавшуюся под руку стамеску, завернул ее в плащ-палатку начальника конвоя и, крепко прижимая к груди, словно боясь, как бы не выскочило трепетное сердце, перешагнул порог проходной лагеря.

Так в блоке появился первый инструмент. Потом поляк Казимир сумел пронести заостренный металлический стержень. А скоро в блоке оказался самый настоящий топор, тоже принесенный в плащ-палатке начальника конвоя.

Обзаведясь инструментом, приступили к работе. Искусно разобрали под нарами пол, и каждую ночь после вечерней поверки два человека спускались в подполье, работая до утра. Один копал, а другой относил грунт в сторону, заполняя им пустоты под полом. Сначала вырыли яму глубиной в два-два с половиной метра. Потом стали пробивать туннель.

Утром, отправляясь на работу, с величайшей осторожностью выносили в карманах землю. А сколько требовалось выдержки, умения и изворотливости, чтобы скрыться с глаз начальства, конвойных и очистить карманы от земли! И вот, наконец, работа окончена. Полгода ушло на то, чтобы вырыть подземный коридор, ведущий за колючую проволоку. По нему можно было свободно ползти на четвереньках. Разделили с трудом запасенные продукты: каждому досталось по десять черных сухарей.

Окончена вечерняя проверка. Начальник караула прошел по блокам. Крепко-накрепко закрыты двери. Тишина. За окном трещит морозами и метелями декабрь 1942 года.

Первым спустился в подполье Алексей — он прокладывал путь остальным. Как он писался по фамилии, Ванин так и не помнил, ведь фамилии узникам заменял номер. Николай Андреевич спустился вторым. Цепочку беглецов замыкали Гарей и Иван Воронов. Вышли наружу и у ближайшего леска разделились на мелкие группы. С Ваниным и Вороновым пошли Алексей и Гарей. За ночь сделали километров двадцать пять. Не разводя костра, провели день. Потом шли еще много дней и ночей, сторонясь людей и жилья. Кончились сухари. Развалилась обувь. Голод и нестерпимая стужа погнали к жилью. На пути попалась полуразрушенная деревенька, к которой вплотную подступил лес. Беглецы постучали в окно крайнего домика, попросили поесть. Хозяйка впустила их, молча стала готовить еду. Иван Воронов, делая вид, будто рассматривает фотографии на стенах, внимательно следил за каждым ее движением. Заметив пристальный взгляд Ивана, она спросила:

— Из лагеря-то давно убежали?

Беглецы переглянулись, промолчали. А хозяйка, словно не замечая, продолжала:

— Прошлой ночью вот так же двое постучались. Пустила я их, накормила и в лес свела. Вернулась, а в селе полицаев и карателей с собаками полным-полно. Ну, так ни с чем и уехали. Заходит после ко мне сосед: «Куда это ты, Наталья, ныне спозаранку ходила?» Я молчу. А он уставился на меня и говорит: «Спасибо, тебе, Наталья. Весь народ из беды выручила».

Слушая неторопливый, воркующий голос Натальи, Николай Андреевич думал: правда это, или она своими медовыми словами усыпляет их бдительность. Ведь в народе говорят: мягко стелет, да жестко спать. Может быть, и эта на вид душевная женщина готовит им жесткую постель? Он сказал:

— Хорошо бы, сестрица, и нас этой же дорожкой, да в лес.

Наталья будто не слышала, продолжая хлопотать у стола, лишь скосила глаза на дочурку, сидевшую тут же. Та молча встала, накинула на плечи ветхую шубенку и вышла.

Алексей не без тревоги посмотрел в окно. Гарей неторопливо поерзал на лавке и вопросительно посмотрел на Николая Андреевича. Ванин крепко стиснул зубы, нахмурился.

Заметив тревожные взгляды гостей, Наталья подошла к столу.

— Подвигайтесь, небось голодные. А о лесе потом побеседуем. Да и Михаил, сосед-то, строго-настрого наказал не самовольничать. Придет, посоветуемся, тогда и в лес. А пока — к столу!

Горячие щи, картошка, как-то по-особому, знакомо пахнущий домашний хлеб и молоко, сохранившее запах хлева… Не верилось, что все это наяву.

Внезапно широко распахнулась дверь.

— Немцы! — выдохнула с порога дочка Натальи.

Наталья метнулась к лазу в подполье. Откинула крышку, приказала:

— Скорей за мной!

В подполье она открыла потайную дверь. Через секунду беглецы оказались в земляном мешке.

Было слышно, как глухо захлопнулся лаз, как нервно ходила Наталья от стола к шестку и обратно, громко звеня посудой. Потом несколько минут стояла напряженная тишина. И вдруг резко хлопнула дверь. Тяжелые шаги кованых сапог. Протопав к столу, один из гитлеровцев что-то спросил. Наталья тихо ответила. Почудилось, что про них говорит, про «гостей». Ванин похолодел и теснее прижался к товарищам. Сверху снова донесся лающий голос. Наталья опять тихо ответила. Гитлеровец протопал на кухню. Заглянул под шесток, на печь, пошарил под лавкой. Прошел к полатям, заглянул и туда. Потом громко хлопнула дверь, и все стихло. Беглецы, обессиленные, присели на корточки и, привалившись к стенке, задремали. Николая Андреевича стала донимать обмороженная нога. Стиснув зубы, он переносил неимоверную боль. Гарей бодрствовал, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху. Вот откинулась крышка лаза. Скрипнули ступеньки, открылась дверь тайника, и послышался голос Натальи: